В мясной лавке. Находясь осенью 1924 года в Тифлисе, Сергей Александрович жил в доме писателя Н. К. Вержбицкого на Коджорской улице. Творческая деятельность быстро сблизила их, и поэт кое-что поведал Николаю Константиновичу о себе:
– Я приехал в Москву из деревни в начале 1912 года, и, собственно говоря, вовсе не для того, чтобы начать литературную карьеру. Дело обстояло гораздо проще – предложили работать подручным приказчика в мясной лавке у родственника…
Из этого фрагмента воспоминаний можно заключить, что именно в начале 1912 года состоялось знакомство гения русской поэзии со старой столицей. Но это не совсем так. Впервые Есенин побывал в Москве в июне предшествующего года. Тогда в городе, который он называл «ситцевым», Сергей находился неделю и жил у отца.
Александр Никитич Есенин проживал в доме № 24 (строение II, квартира 6) по Большому Строченовскому переулку[1]. В состав владения, которое значилось под номером 24, входило четыре дома. Строение II находилось во дворе. Это был двухэтажный дом из четырёх квартир. Владение, то есть дома и территория, на которой они стояли, принадлежало купцу Н. В. Крылову.
Главным во владении было строение I – двухэтажный деревянный дом, стоявший прямо по переулку. На его первом этаже располагались харчевня А. Ф. Крыловой, овощная и мясная лавки домовладельца и помещение служащих харчевни. На втором этаже находились три жилых квартиры.
Отец Есенина считался старшим приказчиком в мясной лавке, в которой работал со дня рождения сына. То есть, числясь крестьянином, в действительности он таковым не был. Не был им и дед Сергея (по матери) Фёдор Андреевич Титов, который говорил о себе:
– Жил светло. Без тысячи домой[2] не ездил. Сорок годов в Питере хозяйствовал. Как министра тут меня встречали. Известно, в деревне кто богат – тому и почёт. Нужды не имел…
До преклонных лет ни дед, ни отец Сергея в Константинове практически не жили, но родной дом любили и не забывали его. В любви к своему краю вырос и будущий поэт.
– Я – рязанец, – с гордостью говорил он. – Первые мои книги стихов должны были больше говорить моим землякам, чем остальным читателям. Я крестьянин Рязанской губернии, Рязанского же уезда.
И вот этот «крестьянин» впервые попал в большой город. Чем же он запечатлелся в его памяти? Книжными магазинами и лавками. 7 июля, уже из Константинова, Сергей писал приятелю Грише Панфилову: «Я был в Москве одну неделю, потом уехал. Мне в Москве хотелось побыть больше, да домашние обстоятельства не позволили. Купил себе книг штук 25. Десять книг отдал Митьке, пять Клавдию. Я очень рад, что он взял. Остальные взяли гимназистки у нас здесь в селе. И у меня нет ничего» (6, 8–9)[3].
В семнадцать лет Есенин был хорошо начитан, имел своё мнение о классиках русской литературы. В другом послании приятелю он сообщал: «Разумеется, я имею симпатию к таковым людям, как Белинский, Надсон, Гаршин и Златовратский (и др.), но как Пушкин, Лермонтов, Кольцов, Некрасов – я не признаю. Тебе, конечно, известны цинизм А. Пушкина, грубость и невежество Лермонтова, ложь и хитрость А. Кольцова, лицемерие, азарт, карты и притеснение дворовых Н. Некрасовым, Гоголь – это настоящий апостол невежества, как и назвал его Белинский в своём знаменитом письме. Когда-то ты мне писал о Бодлере и Кропоткине, этих подлецах, о которых мы с тобой поговорим после».
В мае 1912 года Есенин окончил Спас-Клепиковскую Второклассную учительскую школу и в конце июля был снова в Москве. Поселился, как и в прежний свой приезд, у отца. Но уже 18 августа, получив прописку, перебрался в квартиру № 11, находившуюся в IV-м строении дома № 24 по Б. Строченовскому переулку. Общая площадь квартиры составляла 28 квадратных метров. Она состояла из передней, кухни и трёх комнатушек в одно окно. Соседями Сергея были семьи каменщика и рабочих фабрики Ганзина. Строение IV находилось в глубине двора. Это был деревянный двухэтажный флигель на каменном подвале. Квартира № 11 находилась на первом этаже.
Александр Никитич пристроил сына в контору мясной лавки Н. В. Крылова. «Но такая работа, – рассказывал позднее Есенин, – мне очень не понравилась, самый запах сырого мяса был противен».
Окружение ни в конторе, ни по месту жительства ничего не могло дать юноше с высокими потребностями и тонкой, легко ранимой психикой. Свою неудовлетворённость бытием Сергей изливал в письмах единственному другу:
«Дорогой Гриша! Ты тоже страдаешь духом, не к кому тебе приютиться и не с кем разделить наплывшие чувства души; глядишь на жизнь и думаешь: живёшь или нет? Уж очень она протекает однообразно. Ну ты подумай, как я живу, я сам себя даже не чувствую. „Живу ли я, или жил ли я?“ – такие задаю себе вопросы, после недолгого пробуждения.
С. Есенин, 1912 г.
Я сам не могу придумать, почему сложилась такая жизнь, именно такая, чтобы жить и не чувствовать себя, то есть своей души и силы, как животное. Я употреблю все меры, чтобы проснуться. Так жить – спать и после сна на мгновение сознаваться, слишком скверно. Я тоже не читаю, не пишу пока, но думаю».
