Красивое незнакомое место, бесконечно далекое от того, где я сейчас нахожусь. Справа бушующая зелень деревьев, шум соленого ветра и шелест листьев, а слева — сонное неторопливое море. Оно степенно катит шипящие волны, в бесконечном и безнадежном сражении разбивающиеся о камни, и его степенный ритм проникнут непостижимой для человека мощью.
Я иду по узкой дорожке, и вокруг ни души, кроме таинственного незнакомца впереди. Стоит и смотрит вдаль, заложив руки за спину и раскачиваясь с пятки на носок, словно в нетерпеливом ожидании. Тонкий серый плащ топорщится под порывами ветра, то и дело приподнимающего аккуратные постриженные русые волосы.
Он не видит меня. Не замечает в упор, а ведь я уже подошел вплотную и машу рукой у него перед глазами. Ну же! Хоть голову поверни! Я озадачился, не зная, как же привлечь его внимание и зачем мне это так нужно. Наверное, зачем-то нужно, иначе чего я здесь забыл?
Попытавшись толкнуть его, я наткнулся на невидимую преграду — как, впрочем, и ожидал. Тогда я, помешкав, решил идти себе дальше, в надежде отыскать какие-нибудь зацепки в пути. Может, этот тип мне совсем и не нужен, и ответ там, дальше, тропинка-то длинная, бежит себе вдоль обрывистого берега, петляет среди сочных зеленых трав и цветов, и никак не кончается.
Взгляд незнакомца я ощутил спиной, уже отойдя на несколько шагов, но не испугался. Так, сделалось немного не по себе, как будто между лопаток провели чем-то прохладным.
Я оглянулся и выдохнул со смесью разочарования и недоумения — он смотрит сквозь меня, да так пристально, что аж не по себе. Что ж он там углядел такое? Небо солнечное, безмятежное, ветра нет — полный штиль — ничто не предвещает беды. Вот только птицы резко смолкли, а глаза незнакомца стали настолько пугающими, что я невольно отступил на шаг.
Нет, они не были глазами дьявола или демона, никаких ужастиков, упаси Бог. Просто в них, минуту назад стеклянных и отчужденных, вдруг явственно проступила горькая смесь тревоги и печали, предчувствие неотвратимой беды, которая придет, как по расписанию, минута в минуту. Совсем скоро. И ничего нельзя сделать. В его глазах застыла обреченность и, хоть на лице мужчины не дрогнул ни один мускул, я остро почувствовал перемену в его настроении — на смену любопытству, отстраненному и холодному, как любопытство ученого, изучающего насекомых, пришли сочувствие и тоска. Он надеялся, что этого не случится, но оно случилось, оно пришло.
Этот человек совершил нечто серьезное, влекущее за собой страшные последствия, и сейчас наблюдал их. Его локомотив стремительно приближался к мосту, которого вдруг не оказалось на месте, и готовился на полном ходу многотонной тяжестью рухнуть в пропасть.
Надо ли говорить, что я проснулся, так и не увидев, что так волновало персонажа моего сна? Я только помню, что небо вдруг почернело, а земля недовольно заелозила под ногами, как будто древним пластам суши вдруг надоело сидеть на одном месте, и они решили погулять. Но это длилось меньше мига, меньше крохотной секунды, а потом меня вышвырнуло из тревожных грез, как пробку из шампанского.
Это случилось ровно за неделю до того, как все началось. Вынырнув из сонной мути, как из теплого липкого болота, я сел, стиснул взмокшими пальцами одеяло и глубоко вдохнул врывающуюся через открытую форточку ночную прохладу. Помотал головой, стряхивая остатки сна, будто паутину.
Сердце почему-то пустилось в галоп, как будто я убегал по лесу от медведя или прыгал с парашютом. Все-таки хорошо, что я ничего не увидел, хорошо, что подозрительный разум, пекущийся о своем благополучии, разбудил меня, почуяв угрозу. Я ведь стоял на пороге, и неизвестно, что за поджидало меня за ним. Наверное, лучше и не знать.
Подождав, пока пульс придет в норму, я встал, сунул ноги в тапочки и прошлепал на кухню, стараясь не разбудить спящих в соседней комнате родителей. Выпил немного воды и решил постоять несколько минут у окна, посмотреть на спящую улицу, дабы окончательно убедиться, что в родном районе все спокойно и можно вернуться в постель. И не надо удивляться, каждому из нас знакомо то странное ощущение ночного кошмара, когда пробуждение приходится на темный или предрассветный час, и ты не можешь вот так вот сразу отмахнуться от всех этих пугающих картин и ощущений. Понимать-то все понимаешь, но вот это нездешнее чувство — оно уходит не сразу.
Тускло горел фонарь, единственный работающий из четырех, что стояли во дворе моего дома. Нужда в нем вот-вот отпадет — чернильная ночь помалу разбавлялась рассветом, превращающим ее в фиолетовые утренние сумерки. Вот-вот на востоке, над серой крышей детской поликлиники заалеет тоненькая полоска, положив конец ночному царству.
![Порог [С предисловием]](/storage/book-covers/5e/5edb1e02b139c766e1d8689516dc259182bc6ff1.jpg)
