Еще до знакомства с ним я слышал, что он самый молодой командир подводной лодки на всем флоте.
И все-таки я был удивлен, когда его увидел. Небольшою роста, тоненький, с нежным лицом, па котором то возникал, то пропадал румянец, он был похож на девушку. Мечтательные серые, словно нарисованные, глаза, мягкие пухлые губы. Ей-богу, я подумал бы, что он девушка, если бы не видел, как он брился в своем тесном закутке, в двухстах метрах под водой, при диференте на нос в тридцать пять градусов.
У него и фамилия была подходящая: Снежков. Капитан-лейтенант Снежков.
Не такими представлял я себе настоящих моряков, и поэтому с первого взгляда он мне, пожалуй, не понравился. И, как нарочно, его подчиненные были все люди крупные, рослые, плечистые, особенно боцман, по фамилии Дыбин. У этого Дыбина лицо было широкое, степное, грудная клетка удивительная, ладонь — с тарелку. Когда он шел по трапу, все звенело вокруг. И без того в подводной лодке места мало, но, когда Дыбин заходил в отсек, он сразу заполнял собой все свободное пространство. Штурман, старший лейтенант Гусейнов, тоже был из тех кавказских богатырей, которые одним ударом валят с ног буйвола. Акустик Митрохин был хоть и не широк и, вероятно, не слишком силен, но зато очень высок, ходил пригнувшись. Среди этих великанов капитан-лейтенант Снежков казался еще меньше и моложе, а спокойный, ровный его голос — еще слабее и тише.
Я, кажется, тоже ему не понравился. Вернее, не понравилось ему, что не морской человек, которому нет места в боевом расписании, идет с ним в поход проверять работу какого-то прибора. Впрочем, быть может, это все моя мнительность. Он не только никак не выразил своего недовольства, но, напротив, был очень учтив со мной. Он только спросил меня испытующе:
— А вы представляете себе, что может нас ждать в этом походе?
— Мне все равно, — сказал я холодно. — Мне приказано проверить работу прибора, и я выполню приказание.
Он ничего не сказал, но я увидел, что его глаза бывают иногда не мечтательными, а насмешливыми.
Этот же насмешливый прищур его глаз я заметил, когда стоял рядом с ним на мостике и холодные ноябрьские волны обдавали наши кожаные регланы тяжелыми брызгами. Лодка качалась, все качалось вокруг, я старался смотреть в небо, чтобы не замечать этой качки, но и небо качалось. Лодка поминутно зарывалась носом в воду, и это было хуже всего: винты оказывались над водой и весь корпус начинал дрожать нестерпимой дрожью. Я, конечно, стоял как ни в чем не бывало, с видом бодрым и даже веселым, но лицо мое позеленело и выдавало меня. Вот тут я и подметил насмешливый блеск в глазах капитан-лейтенанта.
В сущности, мне нечего было стыдиться; ведь я, как вам известно, не моряк, а врач, и если ношу морскую форму, так только оттого, что служу начальником санчасти на одном из морских аэродромов. Но у каждого человека есть свое самолюбие. Когда капитан-лейтенант Снежков спросил меня:
— Ну, как?
— Отлично! — ответил я. — Я еще в детстве мечтал поплавать на подводной лодке.
— В детстве? — переспросил он.
— Да, в детстве, — сказал я. — В двенадцать лет я прочел «Восемьдесят тысяч верст под водой» Жюля Верна и мечтал стать подводником.
— Что же вы не стали подводником, если мечтали об этом в детстве?
Я засмеялся немножко искусственно, потому что вовсе не хочется смеяться, когда тошнит.
— Мало ли о чем я мечтал с тех пор! — сказал я.
— Нет, я не так, — проговорил он задумавшись. — Мне тоже было лет двенадцать, когда я прочел «Восемьдесят тысяч верст под водой». Мне захотелось стать капитаном Немо. Помните капитана Немо?
Я вспомнил картинки, изображающие загадочного капитана Немо-сурового великана с курчавой бородой. Нет, маленький, по-девичьи краснеющий капитан-лейтенант Снежков нисколько не похож на него. Но этого я не сказал.
— А теперь, когда ваши мечты исполнились, когда вы подводник, все оказалось лучше, чем в той книге, или хуже? — спросил я.
— Лучше, — сказал он убежденно,
— Чем же лучше?
Он задумался.
— Тем, что я служу Советскому Союзу и дерусь за него, — сказал он.
После этого разговора он стал поглядывать на меня дружелюбнее. Но беседовать нам уже почти не пришлось, потому что мы вошли в воды, где могли встретить противника. Лодка погрузилась, и Снежков был очень занят.
Я обрадовался, что лодка погрузилась, так как качка кончилась. В отведенном мне углу отсека я приступил к испытанию моего прибора.
Не стану останавливаться на устройстве этого прибора и скажу только, что это был новейший прибор для анализа состава воздуха и что в изобретении его принимал участие я сам.
С того места, где я возился со своим прибором, виден был акустик Митрохин, который сидел, прижав к ушам наушники шумопеленгатора. Электрическая лампочка ярко озаряла его узкие сгорбленные плечи и резкое костлявое лицо, застывшее от напряженного внимания. Иногда к нему подходил Снежков и взглядывал на него. Митрохин отрицательно качал головой. И чем дальше шло время, тем чаще к нему подходил Снежков. И все недовольнее становилось лицо Снежкова.
Тут я понял, что маленького, мечтательного, учтивого Снежкова можно бояться. Боцман Дыбин, например, теперь явно робел в его присутствии.