23 апреля 2101го года затапливали станцию Мир-2. Станция провращалась на орбите пустой целых 90 лет, и за все это время не нашлось ни топлива, чтобы заполнить баки, ни денег, чтобы подремонтировать ее или послать экипаж.
Теперь пришла пора сбросить ее в океан, равномерно изгибавшийся под ее иллюминаторами и казавшийся отсюда вогнутым, как огромный эритроцит.
Станции это решение могло не понравиться; узнай о нем, она могла бы проявить строптивость и улететь куда-нибудь на орбиту Луны или Сатурна. Ей ведь все равно где вращаться очередные 90 лет, а топливо на маленький перелет она бы добыла сама – могла бы перехватить и высосать один из множества топливных спутников, которыми кишит околоземное пространство. Все-таки девяноста пять лет назад станция была спроектирована как боевой механизм с зачатками интеллекта.
Поэтому было решено послать психолога, чтобы тот ее уговорил.
Психолог прибыл на станцию за шесть часов до предполагаемого конца. Он увидел зачехленные панели, дизайн, годящийся лишь для полки антикварного магазина, да еще дерево бонсай, которое станция растила из семечки целых девяносто лет – чтоб не так тошно было. Дерево висело в стерильном воздухе вверх ногами, пардон, корнями. Станция выглядела жалко. Контрольные лампы приборов неравномерно дрыгали световыми бликами и жалобно попискивали – это напоминало предсмертные судороги инвалида. Добрые три четверти мозга этого гиганта прошлых времен были съедены временем.
Станция, соскучившаяся по людям, сразу же набросилась на гостя с расспросами.
– Расскажи мне о вашем мире, – попросила станция, – или лучше покажи фотографии. А то что-то я стала забывать.
Носители информации станции уже пришли в негодность.
Психолог имел фотографии.
– Что это? – спросила станция.
– Это небо.
– Это не может быть небом. Небо бывает только черного цвета.
– У нас голубое, – ответил психолог с той интонацией доброго терпения, которая обычна для разговоров с маленькими детьми.
– Это покраска или загрязнение? – заинтересовалась станция.
– Это естественный цвет.
– Значит, загрязнение, – согласилась станция, – но мне, вобщем-то, все равно. А это что?
– Это дом.
– Солидное сооружение. Зачем эти отверстия?
– Это окна.
– Окна не бывают прямоугольными, – засомневалась станция. – Я почти сто лет на свете живу, мимо меня каждый день столько всего пролетает, – так что я на любые окна нагляделась. Сдается мне, что ты врешь, человек. Ну, показывай дальше. Посмотрим.
Психолог показал следующую фотографию.
– Это часы, мои любимые, старинные.
– А что это?
– Циферблат.
– Цифер-что? Зачем на нем так много цифр одновременно? Это же затрудняет ориентировку.
– По ним бегают стрелки.
– Да похоже, что ты никогда не видел, как выглядят часы. Посмотри на третью панель сверху-слева.
Станция продолжала рассматривать фотографии. Психолог послушно посмотрел на панель и увидел голубой прямоугольник со стремительно текущими цифрами.
Сотые доли сменялись так неуловимо и безостановочно, что казались идеальным воплощением идеи времени, если не самим временем во плоти.
– А это что? – спросила станция.
– Батарея центрального отопления.
– Это я понимаю, – согласилась станция, – по батареям пускают перегретый пар?
– Нет, жидкий азот, – ответил психолог, слегка разозлившись и неосознано повысив голос. – У нас даже летом в помещениях температура не поднималась бы выше минус десяти, если бы батареи не отключали. К счастью, отключают.
– Расскажи подробнее, – заинтересовалась станция.
В этот момент прозвенел звонок. Психолог достал мобайл и приложил к уху.
«Говорит центр управления полетом»
– Я слушаю.
«Вам приказно прекратить выдумывать небылицы и говорить только правду.»
– Приказ принят.
– Так что ты говорил насчет жидкого азота? – спросила станция. – Его действительно пускают по батареям? Почему?
– Когда-то пускали тепло, но с каждым годом тепло становилось все холоднее.
Уже в 2002 году батареи стали такими холодными, что не притронешься пальцем – палец примерзал. Батареи стали холоднее окружающей среды.
– Я это помню, – согласилась станция. – Так что же, тенденция сохранилась?
– Тенденция сохранилась, – ответил психолог, – и теперь пускают жидкий азот. В некоторых кварталах зимой температура опускается до минус пятидесяти.
Когда зимой становится слишком холодно, то люди выбегают погреться на улицы и закапываются в снег.
– Похоже на правду, – согласилась станция, – в снег всегда закапывались эскимосы, чукчи, тунгусы и нганасане. Это удобно и естественно. А в ангаре, где меня строили, было так холодно, что пальцы рабочих примерзали к обшивке. Но счета за отопление оплачивались на сто процентов. Так, говоришь, выбегают погреться и закапываются в снег? И что же, им это не запрещают делать?
– Конечно, запрещают. Но они не слушают. Как же их заставишь?
– Наложите денежный штраф.
– Не получится. Сейчас ведь все используют мгновенные электронные платежи. И соотношение зарплат и цен таково, что все деньги тратятся за первые пятнадцать секунд после зарплаты. Никто не успевает наложить штраф за такое короткое время.
– Тогда как же вы собираете налоги? – удивилась станция. – Ведь это важно.
