Александр Жулин… Кто он? Откуда?
Где проживает? В Москве, в Париже, в Сан-Пауло?
Никто не ответит на этот вопрос!
Говорят, его книги пользуются успехом на Западе. Но там, говорят, он — Алекс Жюль. Говорят, говорят еще… Мало ли что еще говорят! Но он прислал рукопись почтой!
Мы ответили почтой.
И по почте же получили ответ.
Он все делает почтой! Может быть, он где-нибудь там и скрывается?
Но он — русский. Да, безусловно!
Просто так уж у нас повелось, что признание писателя идет через за… Запад.
И все же, чем он берет, этот автор?
Острый, детективный сюжет — и юмор, ирония, озорство — если хотите, французского толка. Беспощадный, чисто русский показ темных сторон человека — и фантастика, мистика, даже гротеск. Сцены драк и насилия — и сцены любви… такие особенности!
Тем не менее, если за всем этим не крылось кое-что поинтереснее, мы бы не стали так уж стараться, читатель, предлагая Вам эту книгу.
Купите ее — не пожалеете!
Украшенная сюжетными иллюстрациями художника В. Шелушкова, она станет отличным подарком другу Вашего сердца!
Мих. Перикрылов
От редакции
Напуганные всей этой таинственностью, приводим образец подписи автора:
Рассказ
Кличкой Барон этот человек был обязан Леониду Леонидовичу. Почему Барон — непонятно. Он был короткий и толстый. И лысый. Самое примечательное в его внешности — шея. Она плавно вырастала из круглых плеч и кончалась в макушке, обрамляя лицо. Детская игрушка матрешка — вот что при виде его приходило на ум, и, как матрешка, он выглядел вполне добродушно. Две складки жира под подбородком, губы, растянутые щеками как бы в новые складки, наивные глазки…
В общем, скорее добродушный болван, чем Барон, но с Леонид Леонидовичем не поспоришь. А и зачем спорить, если все равно я открыл этого человека и рассказ о нем пишу я, а не какой-то там Леонид Леонидович.
Случилось же так, что он подтолкнул меня сзади. Слегка. Возможно, от гoрячечного возбуждения.
Я оглянулся. Смотрю — стоит человек, что называется, дуб дубарем. Вернее, дубариком, потому что — напомню — выглядел очень уж безобидно.
— Что толкаешься?
— У-у! — сказал он вместо ответа.
Я проследил его взгляд: не может оторваться от пальто Леонид Леонидовича. Необычное, в общем, пальто, снаружи — сплошь беличьи шкурки. Сто или тысяча — миллион! — хвостиков, и все болтаются.
— Тыщу рубликов стоит!
— У-у?
Он не поверил. Я потом убедился: во всем и всегда не доверял он этому миру.
— Точно! Хочешь такое?
Я сказал это так просто: чтоб подразнить. Но вера с неверием соединялась в нем причудливым образом: не поверив в тыщу рублей, он поверил моему предложению.
— У-у-у! — сказал он, и меня словно встряхнули.
— Леонид Леонидович! — я закричал. — Вот он пойдет брать Пшеничникова!
Леонид Леонидович оглядел это чудо. И если мое предложение возникло случайно, то он глубокомысленно замолчал.
— Человек с высокой помехоустойчивостью, охарактеризовал наконец итог своих размышлений (на помехоустойчивость как вспомнилось, тестируют стрелков и штангистов). А затем: — Пойдешь брать Пшеничникова?
— У-у! — подтверждающе.
— Как тебя величать?
— Арнольдом!
И мы прыснули: такое редкое иноземное имя, и у такого дубарика!
— Будешь Бароном!
— Уж лучше — Бараном! — заметил кто-то из наших, не так уж и тихо. Но на лице его не отразилось ничто: прежнее добродушие, прежний помехоустойчивый, недоверчивый взгляд и — никаких обид на Барана.
— Стоит попробовать! — заключил Леонид Леонидович.
А у Пшеничникова было крушение жизни.
Его отлучили от большого хоккея, и чем теперь заниматься — было неясно. По этому поводу он зашел в бар и принял три раза по пятьдесят. Коньяк был, видимо, скверный. Пшеничников сморщил усы в кустик и их понюхал. Но и табачный запах усов не отбил память о дрянном коньячишке. Тогда Пшеничников взял мороженое в металлической вазочке, взял шампанское и задумался, устроившись в уголке.
И тут услыхал.
— Спокойно, парниша! — услыхал у правого уха. Тот, кому Леонид Леонидович дал прозвище Стива, держал пистолетиком палец.
Пшеничников скосил взгляд направо.
— Пук! — сказал смуглый Стива. — Выкладывай мани, Пшеничников!
Пшеничников улыбается: откуда мани, ребята? С меня сдернули мастера спорта, какие могут быть мани?
Усы у Пшеничникова щеточкой. Когда он улыбается, щетка растягивается, верхний ряд зубов — все золотые! — блестит весело.
Тут кто-то садится с ним рядом. Тесно садится.
Пшеничников искоса глянул: лицо толстое, взгляд добродушен, ни черта такого не страшно! Пшеничников был ненапуганным хоккеистом, оттого и зубов лишился, когда в рот залетела случайная шайба. В общем, повидал он немало.
Но сейчас ощутил твердую палку в боку.
— Чёй-то там у тебя? — поинтересовался спокойно. Толстяк смигнул бледными глазками, на дне которых крутились беличьи хвостики.