В отдаленном совхозе «Победа»
Был потрепанный старенький «ЗИЛ».
А при нем был Степан Грибоедов,
И на «ЗИЛе» он воду возил.
(А. Башлачёв «Грибоедовский вальс»)
1. Любитель старины
Василий Иваныч вытащил из-за пазухи пачку папирос, воровато оглянулся и закурил. Штейн снисходительно, однако не без интереса смотрел на своего щуплого собеседника. На вид и по говорку тому было лет четырнадцать. По паспорту – пятьдесят.
– А найдешь ли ты, Василий Иваныч, сейчас деревню эту? Очень надо.
«Подросток» помолчал, докурил, плюнув на ладонь, затушил окурок и пожал плечами, которые едва угадывались под мешковатым серым «пинжаком».
– Не знай, дяденька. Тот куст деревен заброшен. Дорога, от шоссе которая, заросла. Автобус-то давно-о боле не ходит…
«Дяденька» с гордостью кивнул в сторону дороги:
– У нас транспорт есть. «Джип». Очень хорошая машина.
Словно в доказательство этого из «Джипа» посигналили. Но Василий Иваныч не поверил и замахал руками.
– Нее… Тут велторет нать. Ну кило́метров двадцать еще как-то проедем. А там пешим ходом чапать.
Штейн вздохнул и достал из маленькой сумочки, прозванной в народе «пидораской», бумажную купюру сиреневого цвета.
– Возьмешься?
Василий Иваныч сунул бумажку в карман и шмыгнул носом.
– Икон тама нет. Все уж стыбзили.
– Нет, Василий Иваныч. Мы иконами не интересуемся. А вот дедушка твой куда как интересный человек был. Я уже слышал о нем. Нам бы дом его посмотреть. Возьмешься?
И Штейн достал из сумочки еще одну бумажку.
Василий Иваныч задумчиво повертел ее в руках, словно собирался свернуть самокрутку.
– Я что… Я ничего. Можно попробовать! – кивнул Василий Иваныч и, вопреки ожиданиям, сунул бумажку в карман, где уже лежала одна сиреневая.
– Вот и хорошо, Василий Иваныч. Вот и чудненько! – хлопнул его по колену Штейн.
Из «Джипа» снова посигналили. Штейн спешно договорился с «подростком» о деталях…
– Странный тип – этот любитель старины, – ворчала Верочка, доедая бутерброд с ветчиной.
– Да не странный. Больной он. Местные рассказывают: вспоминал-вспоминал прошлое, да и повредился умом. Бродит сейчас за туристическими группами. Истории рассказывает… – бурчал Штейн сквозь гамбургер.
– Заведет он куда-нибудь нас…
– Да не бойся, Верочка. Места тут не такие заброшенные, как в Сибири. И расстояния не те. Ну что такое пятьдесят кэмэ? Сама подумай. Там, конечно, «дыра» в жилой части района. Но «дыра» небольшая. В крайнем случае сутки пешком – и в любом направлении мы куда-нибудь выйдем. Да и этот… Дурак-дурак, а дожил до седин. Значит, выведет.
Верочка выразительно кивнула в сторону заднего сиденья, откуда доносилось посапывание.
– Ну смотри. А о Леньке ты подумал? Обо мне, например.
– Верочка, комплект инсулина, два ингалятора. Он абсолютно нормальный парень, ему подышать – и мы с тобой его не догоним.
– Ну смотри… Смотри!
– А чего смотри. Смотреть вместе будем.
– На что смотреть-то? Может, скажешь уже наконец? – раздраженно спросила Верочка, убирая в корзину остатки еды.
Штейн рыгнул и почесал живот.
– Год назад я одному кренделю машину делал.
Тачка хорошая, но убитая была – жесть.
Да и сам чувак… Словно из гроба встал. А у меня ящик пива в мастерской. Да не смотри ты так. Пивом однажды рассчитались – до сих пор стоит. У нас строго с этим. А я парню банку пива и сунул. «Дерябни, – говорю, – веселей будет». Он взял и выпил. Машинально так. Быстро. Я ему еще одну. И со второй банки его, значит, повело. И рассказал он мне про деревню, в которую мы собираемся.
Чувак оказался писателем. Я мужик прямой, знаешь, не удержался и ляпнул ему, что не понимаю, кому сейчас книжки нужны. Ладно еще киношка. Вот авто – дело другое. Чел этот, Сашка, вдруг захохотал и говорит: «Спорим, я тебе одну историю расскажу – не оторвешься. Помирать с ней будешь. Сам писателем станешь и липнуть с ней будешь к любому встречному-поперечному?».
Я: «Валяй!»
А скучно просто стало. Конец дня еще рабочего. Устал весь…
Он пивка хлебнул и выдал скороговоркой: «Есть одно место. Русь называется. Там любой желающий клад найти может. Нужно только понравиться месту этому. Если полюбит оно тебя – все. Как-то так сделается, что оно само тебе на сокровище путь укажет». – «Все?» – спрашиваю. – «Все». – «А ты чего – нашел клад?» – интересуюсь я. «Ну вот, – говорит, – ты и завелся»…
На этом месте Верочка вскрикнула.
К лобовому стеклу прильнуло чье-то лицо.
– Василий Иваныч, ети мать, – выдохнул Штейн и впустил «подростка» в машину…
– Остановка! – милостиво возвестил Василий Иваныч.
Штейн, Верочка и Ленька вышли из машины и встали на окраине заброшенной деревни.
– Философская, – хмыкнул Василий Иваныч, закуривая папироску.
– Чет с философией того… не того… – отдуваясь, махнул рукой Штейн.
– Деревня Философская.
– А? – не поняла Верочка.
– Деревня. Называется – Философская! – терпеливо, словно детям, объяснил своим спутникам Василий Иваныч. – Раньше была – Филосовская. Одну букву перепутали в доку́ментах. Стала – Философская…
Ленька, не обремененный дорожным скарбом, бродил вдоль по главной, единственной и безнадежно заросшей улице…
– Почтовая станция здеся имелась, – продолжал комментировать Василий Иваныч. – Лошадей тута меняли. Извозчики стояли, значит.
