Дом в Цибикнуре

— Приехали? — послышался голос из глубины дома.

— Приехали! — отозвался другой голос, со двора.

— Уже приехали?! — громко воскликнула Наташа и, забыв обо всём на свете — и о том, что она сегодня дежурная по воде, и о том, что эту воду нужно поскорее притащить в баню, и о том, что новое голубое ведро стоит на самом краешке колодца, — забыв обо всём решительно, бегом кинулась к воротам, в которые уже въезжала чёрная детдомовская лошадь Чайка.

Наташа неслась напрямик через лужайку, и, казалось, её босые пятки даже не касаются зелёных верхушек травы.

И всё-таки она не успела прибежать первой.

Обогнав Наташу, мимо, как вихрь, пронёсся Аркадий в зелёной майке. И как Наташа ни старалась, она подбежала, когда Аркадий уже схватил уздечку и, торжествующе задрав нос, подводил лошадь к крыльцу дома.

— Трое? — воскликнула Наташа, быстрым взглядом окидывая телегу. — Целых трое! А мы ждали двоих…

— Не трое, а четверо, — поправила краснощёкая девочка, приподнимаясь на телеге. Презрительно фыркнув, она повторила: — Четверо… Не видишь разве? — и кивнула головой на девочку, которую Наташа действительно ещё не успела заметить.

Наташа была в восторге: пусть не она первая встретила новых ребят, а этот проныра Аркашка (фу, как задаётся, смотреть противно!), пусть не она ведёт Чайку за уздечку, пусть… Зато она первая с ними познакомится и обо всём первая узнает.

Но хотя вопросов у Наташи был полон рот, она так и не успела задать ни одного.

Лошадь, мотнув головой, остановилась. Телега тоже стала.

— Помоги снять малышей, — сказала решительным голосом краснощёкая девочка. — Вот Дима. Этот — Паня… Близнецы. Им по четыре года. Оба на одно лицо. Ни за что не различишь…

Она подала Наташе малышей, потом спрыгнула с телеги сама и вразвалку, не спеша пошла прямо к крыльцу. Она не спросила у Наташи ничего, будто всю жизнь знала, что в их дом нужно входить именно через это крыльцо.

Наташа взяла близнецов за руки и пошла следом.

А про другую девочку все забыли. Она соскочила с телеги, сняла с платья сухие травинки и оглянулась.

Так вот, значит, дом, в котором она теперь будет жить! Кругом всё золотилось, пронизанное косыми лучами вечернего солнца: и круглая клумба оранжевых ноготков и жёлтых настурций перед домом; и спелое поле овса, тянувшееся далеко-далеко — казалось, до самого леса; и дорога, по которой они только что приехали из города; и бабочка лимонница, медленно взмахивающая крылышками. И дом, выкрашенный самой обыкновенной жёлтой охрой, тоже выглядел золотистым и тёплым. Только занавески на раскрытых окнах были очень белые и надувались ветром, словно маленькие белые паруса.

Здесь было хорошо. Очень хорошо!

Неужели на одной и той же земле могут быть и этот тихий, светлый дом и та страшная ночь?..

Куда же ей итти? Тоже в эту дверь?

Она нерешительно посмотрела на Аркадия, мальчика в зелёной майке.

— У нас так полагается, — сказал Аркаша: — сначала в канцелярию, зарегистрироваться — откуда ты, как тебя звать, как твоя фамилия, — потом к врачу на осмотр. Потом в баню. Потом в столовую. А уж потом можно устраиваться на своём месте.

— Хорошо, — сказала девочка. — Если так полагается, я пойду в канцелярию.

И следом за Аркашей она вошла в дом.

Проводив новеньких в канцелярию и сдав их туда, как говорится, с рук на руки для всяких необходимых, но скучных процедур, Наташа выскользнула за дверь. Нужно было скорее забежать в бельевую и предупредить о приезде детей кастеляншу Анну Ивановну.

Бельевая была тихая, чистая и просторная. У одного окна стояла швейная машина, у двух других — большие столы для работы. А все стены были сплошь заставлены шкафами с бельём. В шкафах были полки; каждая полка была разгорожена на три отделения, и в каждом отделении хранились чьи-нибудь вещи.

Наташа, например, знала, что в шкафу, третьем от двери, на самой верхней полке, висит записка: «Наташа Иванова», и там лежат все Наташины вещи: и те, что ей выдали в детдоме, и те, что она привезла с собою, когда эвакуировалась на самолёте из Ленинграда.

Были в бельевой ещё и другие шкафы — шкафы с запасным бельём и платьями для новеньких детей, шкафы с простынями, полотенцами и наволочками, — но самый главный был тот шкаф, в котором на нижней полке стоял большой-пребольшой ящик, дополна набитый всевозможными лоскутками. Этот ящик, будто магнитом, притягивал к бельевой всех девочек детдома.

Каких только лоскутков не было в этом ящике! И простых белых, и розовых в горошек, и голубых в клетку, и просто синих, и синих в полоску, и гладких, и рябеньких, и плотных, и тонких… Да разве возможно было их все пересмотреть, даже если бы и получить разрешение Анны Ивановны! Анна Ивановна берегла этот ящик, как зеницу ока. Имея такой ящик, она могла ничуть не беспокоиться ни о каких дырках: подходящая заплатка всегда находилась.

Иногда, правда не очень часто, можно было выпросить лоскуток не для заплатки, а просто так, кукле на платье. Но для этого у Анны Ивановны должно было быть очень хорошее расположение духа.

Наташа, скрипнув дверью бельевой, сунула в щель одну косичку, один глаз и кончик носа.