Когда Тютчев писал "умом Россию не понять", он имел в виду европейский ум и европейский аршин. Но не менее отличаются от Запада и другие незападные страны. Все эти страны европеизируются (или, как сейчас говорят, вестернизируются), и некоторые "русские" (послепетровские) черты распространились по всему земному шару. Они довольно хорошо изучены "социологией развития". Беспочвенность, поиски "почвы" и т. п. суть следствия перехода от слабо дифференцированного традиционного общества к сильно дифференцированному, индивидуалистическому, плюралистическому, "рыночному". Глубочайших страниц Достоевского и Толстого мы таким образом заново не прочтем, но кое-что станет яснее.
В рамках социологии развития втягивание в отношения, сложившиеся в Европе в XVII-XIX веках, называется модернизацией. Содержание модернизации примерно совпадает с тем, что Маркс и Энгельс называли буржуазным развитием. Но социология развития выносит за скобки различия частнокапиталистических, государственнокапиталистических и "социалистических" форм. Подчеркивается общее: высвобождение науки, искусства, школы из-под контроля религии, рост разделения труда, рост удельного веса промышленности. Можно заметить, что подобные сдвиги происходили с древнейших времен. Однако до XVII века эти сдвига были прерывистыми, местными и не сливались воедино. То, что подразумевается, когда говорят о модернизации, это ускоренный и непрерывный процесс рационализации человеческих отношений с природой (или, выражаясь более привычным языком, – развития производительных сил).
Переход к Новому времени, таким образом, жестко фиксируется во времени (отсекая Возрождение) и в пространстве: очагом модернизации признается только небольшая группа стран – Англия, Голландия, Скандинавия, Франция. Страны, захваченные рефеодализацией – Германия, Италия, так же как Испания, – трактуются в качестве "Незапада". Условность такого деления очевидна. Но для тех целей, для которых определение создано, оно хорошо работает. Испанская и португальская колонизации действительно распространяли феодальные, средневековые европейские порядки. Цивилизация Нового времени стала всемирной только с началом голландской, английской, французской экспансия. Наконец, история Германии и Италии действительно перекликалась временами скорее с развитием России или Японии, чем Англии или Голландии. Можно заметить, что с этой точки зрения и Франция не всегда ведет себя "по-западному". Но ни одну границу нельзя провести безупречно. По совокупности признаков Францию от Запада невозможно отделить.
Жестко очертив ядро модернизации, мы подчеркиваем контраст между инициаторами процесса и странами, в данное время (каким бы ни было их прошлое) воспринимающими импульс модернизации извне, странами, для которых секуляризация сознания, разрушение святынь, распад архаических связей между людьми выступают как вторжение чуждой идеологии. Разумеется, это не снимает различия между зонами модернизации (Центральная Европа, Восточная Европа, отдельные области Азии, Африки) и отдельными странами внутри каждой зоны. Но прежде чем подойти к особенному, попытаемся рассмотреть общее.
Одна из особенностей запоздалой модернизация – ускоренное и скомканное развитие. Скомканным я называю такое развитие, при котором этапы не следуют друг за другом спокойной чередой, а налезают друг на друга. От этого острее становятся противоречия прогресса, его болезненные черты.
Что такое прогресс? Если отбросить оценки, то основное содержание прогресса – дифференциация. Была амеба, дифференцировалась, возник многоклеточный организм. Но вместе с дифференциацией пришла смерть… Таким образом, прогресс связан с некоторыми утратами. То же самое в обществе. Примитивные коллективы удивительно устойчивы, а цивилизации разваливались одна за другой… Всякая дифференциация, всякий прогресс расшатывает старые интеграторы (объединяющие воспоминания, идеи, образы, учреждения). Если их не обновлять, происходит то, что в древности называли падением нравов. Возникает полуобразованность, обрисованная еще в образе библейского Хама. Хам – человек, несколько хвативший просвещения. Настолько, чтобы не бояться нарушить табу. Но не настолько, чтобы своим умом и опытом дойти до нравственных истин. Рост хамства ставит под угрозу целостность общества и заставляет искать – чем заново его объединить, цивилизовать.
После всех больших внешних перемен, великих строек и великих ломок приходит оскомина ко всему внешнему, движение внутрь, в глубину. Впервые это отчетливо прослеживается в Китае, после краха династии Цинь (III век до Р. X.). И в Средиземноморье, после стремительного расширения Римской империи, центральными проблемами становятся догматы о единосущности Сына Отцу и о неслиянном и нераздельном единстве Бога и человека во второй ипостаси. Вечные смены ориентиров китайцы осознали в терминах "инь" и "ян", В западной культуре таких категорий нет. Французский философ Габриэль Марсель воспользовался двумя вспомогательными глаголами – "иметь" и "быть". Впоследствии те же термины подхватил американский психолог Эрих Фромм, книги которого переводились на русский язык. "Иметь" рационально: можно сосчитать, сколько ты имеешь. "Быть" иррационально, не делится на части, не поддается подсчету. Чрезмерная сосредоточенность на "иметь" приводит к кризису бытия, к духовному кризису, к моральному кризису. Чрезмерный упор на "быть" делает человечество беззащитным перед голодом и болезнями.
