9 августа 1996 года, 8:40, прииск «Западный», Амурская область.
— Это что за издевательство?! Это кого догадало нам сюда прислать такое у…ще?! — сипло орал Михеенко, успевая одновременно утирать вязаной шапочкой обильный пот с лица и лысины, размахивать обеими руками, бегать вокруг вертолёта и ругаться с пилотами и старателями.
Кричать он начал, когда вертолёт вошёл в зону видимости, и оказалось, что это Ми-10К, уродливый «коротконогий» вертолёт-кран, а не привычный здесь старенький Ми-34, «четвёрушка», как называли его в артели. Старатели издалека узнавали «четвёрушку» по рокоту винтов.
— «Крокодил», мать вашу! — кричал Михеенко.
Охранники, присланные хозяином артели, беззлобно посмеивались: не первый раз наблюдали «ритуальную пляску» Паши Михеенко. Они вежливо просвещали его, что «крокодилом», вообще-то, называют Ми-24, транспортно-боевое чудо конструкторского бюро Миля, но он тут же разворачивался прыжком в сторону возражающих и радостно поминал их родню до седьмого колена в самых извращённых позах. Закруглял речи, когда охранники начинали демонстративно поправлять автоматы.
— Слазь, козёл! Слазь, пархатый! Слазь, кому говорят! — выл Михеенко, прыгая и размахивая, как флагом, своей шапочкой перед кабиной пилота. — Слышь, вылазь! Я кому говорю!
Его просили не отрывать пилота от настройки аппаратуры, и он принимался вдохновенно «разбирать по винтику» технику, которая до того уже всех довела, что теперь ему, Павлу Тарасовичу Михеенко, ответственному за погрузку, придётся лично лезть в нутро этой паршивой консервной банки, потому что ну не может он не проконтролировать, закрепят ли груз должным образом. И вообще — куда дели «четвёрушку», где Самсон, лучший пилот в мире, где Киряша? Почему вообще под такой ответственный груз поменяли команду?!
— Да уймись ты, оглашенный! — звук знакомого голоса оборвал поток словесных нечистот, и Михеенко подбежал к двери:
— Киряша, …, почему молчал?!
— Да вот ждал, когда же ты устанешь блажить. Понял, что никогда, и решил отозваться. Чего орёшь-то попусту?
Михеенко насупил седые кустистые брови и пробурчал что-то оправдательно-невразумительное.
— Эх, Пашка-Пашка, — вздохнул Кирилл Михеенко, брат-близнец Павла.
Оба они были старателями золотодобывающей артели «Западная», только Павел боялся высоты и предпочитал передвигаться по земле, а Кирилл с детства мечтал стать пилотом, вот и летал теперь, сопровождал грузы, закупал припасы по спискам, составленным братом.
— Ты чего распсиховался, Паш?
Михеенко отдышался, обтёр ещё раз лысину, понюхал шапку, отбросил её в сторону и вытащил из кармана носовой платок. Или это всё-таки была четверть простыни?
— Ну а ты бы не психовал? Пока ты там летал, мы тут кустовое месторождение разработали! И теперь у нас шестьдесят пять килограммов! Хухры-мухры?
Кирилл развёл руками:
— Не хухры-мухры!
— То-то же! — гордо ткнул пальцем в чистое, без облачка, синее небо Павел. — А ты ещё спрашиваешь, чего психую…
Проследив за пальцем брата, Кирилл завистливо вздохнул: над их головами кружил беркут. «И отчего люди не летают так, как птицы? Мне иногда кажется, что я птица…» — мысленно вторил Михеенко Катерине из «Грозы» Островского. Дальше он отступал от канона, не планировал вставать на горе, раскидывать руки и лететь, но мечтал о моторчике, как у Карлсона. Чтоб нажать кнопочку — и лететь себе спокойненько, куда хочется.
Пилот, наконец, завершив «настройку аппаратуры» (а попросту переждав истерику Паши Михеенко), выбрался из машины.
— Мы готовы.
— Ваше монаршье величество? — съехидничал Павел.
Пилот фыркнул:
— Я и машина!
— Так бы сразу и говорил.
— Я так сразу и сказал!
— Брэк, — скомандовал Кирилл, и его тут же послушались.
От становья уже несли, медленно и торжественно, небольшой металлический ящик на деревянных носилках.
— Вот оно, — благоговейно проговорил Павел. — Вот оно, родимое наше. Золотишко-то.
Кирилл поморщился:
— Ты ещё скажи, Полоз притянул вам это золотишко, под рекой прошёл…
Павел недовольно покосился на брата:
— И скажу! Ведь и правда прошёл. Полосой лежало! И вообще. У тебя свои приметы, у меня свои!
Кирилл медленно провёл кончиками пальцев по тусклому боку металлического короба:
— У меня примет нет. Ни своих, ни чужих… а может, давайте «четвёрушки» дождёмся? Её обещали на той неделе починить. Заодно, может, ещё золотишка подсоберём?
Павел подобрал в траве шапочку и натянул по самые брови. Решительно рубанул рукой по воздуху:
— Нечего! Это — сейчас отправим, а потом ещё столько же намоем и на «четвёрушке» отошлём!
— А что другие скажут?
— А что они тебе скажут, а, ребят?
Старатели выразительно посмотрели на Кирилла, и он пожал плечами:
— А я-то что, а я как все… вернее, как товарищ Завгородний.
Борис Завгородний, молчаливый заместитель председателя артели, уже шёл к вертолёту, на ходу застёгивая пряжки на объёмистом рюкзаке, набитом всякими, вне сомнений, полезными в полёте вещами, такими, как компас, мотки верёвки, запасные бутсы, зимняя шапка… В числе прочего, в особой кожаной папке лежали бумаги, которые следовало подписать с представителем Московского завода специальных сплавов: он обещал прибыть в Хабаровск или девятого августа к вечеру, или десятого днём. Поэтому даже речи вести нельзя было о какой-то там «четвёрушке через недельку».