Они воздвигали флаг.
Но флагшток стоял как-то криво, и флаг кособочился.
— Ну не видите, что ли, что неровно?
Никто не обратил внимания; некоторые только привычно кивнули, как всегда, на его возглас. Будто и не было Главной площади, не было стены, не было «люди, я в вас верю!»
Первое здание, законченное уже в новую эпоху… Он вспомнил, как хорошо здесь было в мае: когда они стояли на недостроенном этаже, а сверху лилась лазурь вперемешку с апельсиновым солнцем, и казалось, что впереди совсем другой, лучший мир.
Красный лоскут тяжело колыхался в грифельно-пасмурном небе.
— Он же так съедет, вообще упадёт с крыши! Вы его не закрепили даже толком.
Талоев, парень из рабочих, нетерпеливо и раздражённо обернулся:
— Так давай, сделай как надо! Что ты раскомандовался?
— Ну пустите тогда, дайте я.
Остальные расступились и не стали мешать. Феликс опустился к основанию флагштока, попробовал разогнуть закрученную жёсткую проволоку. Пурпоров из-за плеча предупредил:
— Руки обдерёшь.
— Да хрен с ними.
Флаг он в итоге чуть не уронил, но всё же подхватил вовремя. Впрочем, отдать его другим уже не возражал.
Отступив от них, он медленно отодвинулся к краю, облокотился на ограждающий бортик. Здесь же стоял Пурпоров, но Феликс не взглянул на него: не хотелось увидеть нарочито понимающую жалость, с которой, он чувствовал, тот на него смотрит.
— Ничего, скоро всё будет как надо, — уверенно пробормотал Феликс.
Тучи тянулись над крышами и шпилями, сколько хватало глаз. Вдалеке блёклой лентой лежала река, ещё дальше, через мост, угадывался стеклянный шар с очертаниями континентов.
Послышалось тарахтенье: внизу, прямо к зданию, подкатила небольшая чёрная машина. На такой допотопной колымаге ездил только один человек в городе.
Феликс дёрнулся было, обернулся к Пурпорову:
— Если будет что-то совсем срочное, позвонишь мне?
Тот, прикрыв глаза, будто совсем не видел автомобиля, кивнул.
Феликс быстро спустился. Китти уже вышла из машины и стояла рядом с ней, сосредоточенно оглядываясь по сторонам. Будто забыла, что дальше.
— Давно не виделись, — он ловко и незаметно проскользнул к Китти со стороны, приобнял за плечи. — И что ты здесь ищешь, интересно узнать?
Китти не улыбнулась в ответ:
— Тебя.
Им не надо было договариваться, куда идти. Оба уже знали.
«Рассадник» — как когда-то называли ГУЖ рьяные приверженцы Нонине — в середине октябрьского дня был тих и не пестрел народом, только иногда по одиночке мелькали студенты у дверей или под окнами. Эти люди наверняка бы оскорбились, именуй кто рассадником их, и уж конечно не стали бы с хохотом подхватывать подобное название, как это сделали в годы Феликса и Китти. Да и про «башню» — западный флигель — они похоже не знали или нашли себе места посимпатичнее.
Здесь всё было по-прежнему. Старая лестница пологим винтом, в окнах наверху — цветные стёкла, через которые мир кажется красным, оранжевым или синевато-сизым. Когда-то «башня» исполняла роль беседки. Теперь едва ли кто-то мог здесь помешать.
— Так что? — спросил Феликс.
Китти помолчала немного.
— Лаванда.
И это вместо всяких объяснений.
— Что — «Лаванда»? — Феликс нервно пожал плечами.
— Что ты про неё скажешь.
— Ну а что я про неё могу сказать. Лаванда как Лаванда, со своими причудами. Не самый плохой вариант. Получше многих, — он отвёл взгляд.
Китти выжидательно смотрела большими карими глазами: не будет ли продолжения. Не дождавшись, заговорила:
— Как тебе её последняя инициатива.
— Ты про «реформу истории»?
Китти кивнула.
Феликс отвернулся, перешёл от окна к окну (из зелёного в рыжее).
— Девочка дорвалась до власти, — заговорил он негромко. — Впервые в жизни почувствовала себя чем-то значимым. Вот и отрывается теперь. Это пройдёт. Между прочим, нам повезло, — он снова резко развернулся к Китти. — Повезло, что живых людей это не затрагивает, только старые бумаги и учебники истории, если таковые ещё останутся. Это всегда можно будет откатить назад.
Китти покачала головой:
— Лаванда не откатит. И ты это знаешь.
— Послушай, — он напряжённо рассмеялся, — она всё ещё моя кузина. Это же не чокнутый диктатор вроде Нонине. Я всегда могу прийти, если её сильно занесёт, и что-то ей объяснить…
— Поэтому она не принимает тебя уже два месяца?
Все слова пресеклись; Феликс замолчал.
— Зато Гречаев к ней вполне вхож, — продолжила Китти как ни в чём не бывало.
Он глубоко вдохнул, отбил дробь по подоконнику.
— Можно было этого не делать.