Андрей Фёдорович Пожарский — основатель рода Пожарских.
Прутено — древний король Пруссии (373 г.).
Вейдевут — его брат, будущий король Пруссии.
Недрон — сын Вейдевута.
Девон — потомок Недрона.
Гланда Камбила — основатель царствующего дома Романовых.
Руссинген — брат Камбилы.
Осип Захарович — новгородский боярин.
Егор — чёрный человек, будущий Роман Ослябо, боярин.
Марфа — дочь земца, любовь Егора.
Маргер — литовский князь.
Вабор — литовец, друг Егора.
Айни — жена Камбилы.
Конрад фон Вернер — тевтонский рыцарь.
Павша Фоминич — новгородский купец.
Станил — его сын.
Гедимин — великий князь Литовский.
Чанибек — ордынский хан.
Бердибек — сын Чанибека.
Евстафий Дворянинцев — новгородский боярин.
Фёдор — его сын.
Генрих фон Арфберг — магистр Тевтонского ордена.
Винрих фон Книпроде — магистр Тевтонского ордена.
Григорий Ляпа — новгородский купец.
Иван Крутило — новгородский смутьян.
Вирфоломей — новгородский боярин.
Феогност — митрополит всея Руси.
Симеон Иоаннович — великий Московский князь.
Фёдор Данилович — новгородский посадник, боярин.
Василий — новгородский владыка.
Обно — человек магистра, исполнитель его воли.
Омовжа — татарский темник[1].
Жак де Молэ — Великий магистр тамплиеров.
Хадырь — татарин, тайный соглядатай в Московии.
Сергий Радонежский — преподобный, игумен и основатель Троицкого монастыря.
Стефан — брат Сергия.
Алексей — митрополит всея Руси.
Иван Александрович — смоленский князь.
Анастасия, Евпраксия, Мария — жёны Симеона Иоанновича.
Алексей Петрович Хвост — боярин, московский тысяцкий.
Лука Варфоломеевич — новгородский боярин, посадник.
Оницифер — его сын.
Фёдор Елферьев — московский купец.
Василий Коверя — московский купец.
Фёдор Акинфович — московский воевода.
Александр Иванович — московский воевода.
Нестерко — московский дьяк.
Олгерд — великий князь Литовский.
Кейстут — его брат.
Внезапный свист, донёсшийся с улицы, заставил вздрогнуть хозяйку дома. Этот звук напоминал птичий напев: «Спать пора! Спать пора!» «Никак твой перепел явился!» — оглянувшись на дочь, с каким-то змеиным шипением произнесла мать. Та, сидя за пряслицей, сучила льняную нить. От этих «ласковых» материнских слов дева вспыхнула красным маком. Резко вскочив, она нервно сунула веретено в пряжу и порхнула к двери.
— Марфа, ты куды? — преграждая ей дорогу, мать встала у двери. — Ты забыла запрет отца? — с угрозой в голосе произнесла она.
Нет, дочь хорошо его помнила. Её отец, земец, очень гордился своим положением. Он не был ещё боярином, но не был и смердом. Его уже никто не мог, как последнего, прогнать с собственной земли. Взять девку от смерда он готов, если будущий тесть при этом не запросит с него хорошего выкупа. А вот дочь отдавать за смерда, даже если тот вдруг предложит солидный выкуп, он ни при каких обстоятельствах не будет. Не доставало ещё видеть насмешливые взгляды соседей: «Мол, пообнищал земец! Так-то и надо!» Да ещё такую дочь! Одни глаза чего стоят! Да увидь её боярин... Ха! Ха! Вон, сын старосты ужом около её вьётся. Да и отец его не раз намёки бросал. Конечно, Егор парень видный, не чета этому сопливому недорослю. Рослый здоровяк, пригож собой. Орлиный взгляд — смелый, открытый. Девки, конечно, за ним гужом. Любая побежит, помани он пальцем. Это он чувствовал как мужик, вспоминая свою молодость. Да, был он пригож по всем статьям. Из-за этого и в земцы попал. Никуда не делся папаша его будущей жены. В подоле бы принесла. Дочь пошла в него. Взял бы он, конечно, его, да куды четверых сыновей девать? Парни отмахали под потолочину. Решать надобно. Как тут тяжело не вздохнёшь: где ж ему откупного набраться? Одна надежда — за Марфу взять. Баба было насела на него:
— Дочка-то перезреет! Может, а?..».
Он тогда вспылил:
— Не хочу, чтобы моя дочь... да ещё такая! Да по миру пошла. Кто такой смерд? — вопросил он, глядя на свою Ульяну. Да так, что та даже присела. А он, довольный, продолжил: — Да он хуже раба. За того хоть хозяин застеняет[2]. А за его кто? И ты у меня... смотри! — Он грозно погрозил пальцем.
Прошло время. Как-то Ульяна на дороге встретилась нечаянно с Прасковьей, матерью Егора. Она попыталась проскользнуть мимо, да та остановила:
— Ты чей-то, Ульянушка, мимо бежишь? Никак возгордилась. Аль забыла, чья ты подружка была? Да и кумушки мы с тобой. — Ну куда той деваться? Пришлось остановиться, не хватало, чтобы потом по людям глас пошёл, что, мол, Ульяна заспесивилась.
— Ничего я не забыла, — Ульяна затеребила платок, — просто... скоро должны мои вернуться, обед варить надобно. Жеромы они у меня ой какие. Да Фёдора мойво ты знаешь.
— Все мужики одинаковые. А времечко-то ещё есть, — Прасковья взглянула на солнце, оно ещё не очень высоко оторвалось от земли, и лукаво посмотрела на подружку.
Та намёк поняла.
— Ну, как у тя телушка-то растёть?
— Растёть, куды ей деваться! А у тя?
Разговор явно не клеился, был каким-то натянутым, но торопливо прошмыгнула мимо Марфа.
— Здравы будьте, тетуся Прасковья, — сказав, дева стыдливо опустила голову, слегка покраснела.
Горячо зыркнув глазищами, она заторопилась, словно её кто-то хотел остановить.
