Семён Рыло, здоровый, нескладный мужичище, отец жениха, вошёл в избу, принеся с собой клубы морозного дыхания.
— Ну, жмёть, — покрякивая, он снял заиндевелый полушубок и повесил на большой гвоздь, торчащий в стене.
Потом подошёл к печи, где на головешках весело пританцовывали языки пламени. Они, как бы подмигивая, звали к себе. Семён растопырил над ними руки с толстыми негибкими пальцами.
— Хорошо! — смачно произнёс он и повернулся к столу.
За столом сидели несколько баб. Во главе — сваха. Полное румяное лицо хорошо скрывало её годы. Только прядь поседевших волос, выбившись из-под пушистого дорогого платка, наброшенного на голову, говорила о том, что она не молода. Об этом же говорила и её дородность. Но сваха об этом никогда не думала. Непревзойдённая в своём деле, она была нарасхват.
Вот и Семёну с его Пелагеей понадобилась такая мастерица. Их сын, Никифор, весь в отца, такой же рыжий и нескладный, достиг возраста, когда его родителям пора было думать о своём сыночке. В их большом селе, растянувшемся на всю излучину Оки, было много девок. Но мало кто заглядывался на рыжего нескладного парня. Зато он давно положил глаз на одну из них, Ольгу.
Рыло были земцы и имели какую-никакую, но свою селитьбу, а семья Ольги была из смердов. Поскольку село почти сплошь состояло из чёрных людей, Рыло очень гордились своим земством. Но судьба всегда старается уравновесить жизнь. Если одним оно посылает богатство, то другим посылает такое, что трудно выбрать: красоту, доброту и мягкость дочери, на которую не нарадуются родители, или кусок землицы.
Трудно сказать, повезло ли семье Рыло выбиться в земцев или они взяли тяжёлый грех на душу. Но разбогатели они таким образом. Семён, как и все мужики села, был охотником, благо жили в окружении леса. Однажды, зимней порой, гоняясь за подраненным сохатым, он услышал жалобный стон. Остановился, подумав, что сохатый от него всё равно не уйдёт, — следы по снегу не спрячешь, и стал внимательно осматриваться. Повторный стон привёл его к сосне. Там он нашёл скорчившегося человека.
Семён увидел, что душа едва теплится в его теле. «Что делать? Тащить до избы далековато. Да ещё такой снег. Тут с ним возиться…» — Он пожал плечами.
— Слышь, хто ты будишь? — тряся его за плечо, спросил Семён.
В ответ раздались непонятные звуки.
«Да… нести… а лось? За ночь от него только кости останутся. Да и человека вряд ли спасёшь. Уж больно он… тово… Видать, не жилец», — успокоил себя Семён.
И стал раздумывать.
На груди незнакомца разошлась шуба. Он был настолько слаб, что не мог её застегнуть. Семён попытался это сделать, но что-то мешало стянуть борта. Он засунул руку внутрь и наткнулся на какой-то узелок. Вытащив его, он развязал концы. Господи! Там были деньги. Семён быстро, как только позволяли его непослушные пальцы, вновь завязал узелок и, не раздумывая, сунул себе за пазуху. Пятясь и крестясь, он шаг за шагом отходил от незнакомца. Сохатого Семён нашёл до темноты. Быстро его разделав, взвалил на свои могучие плечи чуть не всю тушу и отправился домой. Дорогу он выбрал другую, чтобы не проходить мимо сосны. Придя домой, Семён тяжело сбросил добычу и, ничего не сказав, прошёл к себе. О своей находке не сказал даже жене.
Дождавшись весны, он, как и многие мужики, ушёл в Рязань, наниматься на работу. Вернулся под осень. Но односельчане заметили, что Семён вдруг заважничал. «С чего бы ето?» — говорили они меж собой. Однажды, подпоив его, выведали его тайну: он хорошо заработал и присматривал землицу.
— Ну чё, — сказали мужики, — повезло!.. Быват!
Вскоре он приоделся. Потом приглядел усадьбу. Все ахнули, когда Семён купил у боярина кусок земли.
— Тута чтой-то не то! — решил народ.
Но пойди, узнай, что оно то. Семён оказался молчуном строгим. Даже Пелагея, и та ничего не узнала и дивилась наравне со всеми.
Семён, правда, как напивался, всё бил себя в грудь:
— Грешен я, люди добры! Грешен!
А в чём грех, даже пьяный, не сознавался. Быть таким скрытным заставил его один случай. Проживал когда-то на селе один мужичонка, Кузьма. Вот этот Кузьма на глазах начал богатеть. Селяне к нему: дескать, как ето?.. Тот, дуралей, всё и рассказал. Мол, ехал он единожды с Рязани. Нужда припёрла. А дело было зимнее. Он конягу остановил и стал у дороги место разгребать. Гребёт ногой… и вдруг что-то мелькнуло, чёрное. Он хотел было плюнуть на это, в снег-то небольшая охота лезть ручищей. Но, подумав, полез. Бац! А это мошна чья-то. С деньгой! Вот и взял он её. А слух об этом до Рязани докатился. Вскоре примчались два воина, подхватили беднягу под ручонки. Связали и в сани бросили, объявив народу, что он убивец. Тот Богом клялся, что нашёл. Да кто поверит! Увезли… и с концами. Нет, Семён не такой. Из него правду клещами не вытащишь.
Незаметно подрос Никифор. О том странном богатстве все уже забыли. Семён с Пелагеей стали думать, к кому посылать сватов. Да вмешался сам Никифор, сказав:
— Окромя Ольги, мне нихто не нужон.
Отец было прикрикнул:
— Ты у мня смотри… выпорю!
Но сын, твёрдо посмотрев на родителей, заявил:
— Порки не боюсь. А ежели не Ольга, уйду, как Демыч ушёл.
