Загляните в будущее лет на сто. А лучше на тысячу. Неужели там будет все та же человеческая раса, думающая только о том, как и с кем совокупиться и как поудобнее перерезать горло ближнему, чтобы и от "ближнего" избавиться, но чтобы и угрызениями совести не сильно мучиться? Наверняка, люди изменятся. И не внешне, а внутри. По крайней мере, хочется в это верить. Но даже если это и произойдет, человечество обновится не сразу. И еще долго по планете будут бродить и "старые" и "новые" люди. Они не смогут жить вместе, и постараются забыть друг о друге. Но что произойдет, когда… Впрочем, эта повесть совсем не о будущем. Она о самом что ни на есть настоящем.
"…Это не любовь, а жалость", - убежденно повторил Уэд и добавил торжественную музыку. Я подумал, как же он здорово научился это делать! В голове пролетело несколько тактов удивительной красоты и силы, от чего слова стали казаться убедительнее. У меня так не получается, наверное, потому что "гризли все уши отдавили", как говорила бабушка. Но я все равно послал Уэду отличную какофонию, что в данном случае было уместнее любых увертюр.
"И все равно это только жалость! Сам поймешь со временем", - успел передать Уэд перед тем как закрыться. И все мои возмущения - уже словесные - наткнулись на упругий ментальный блок. Я замолчал, а друг неожиданно на мгновение открылся, послал быстрое: "Ты не обижайся, но мне пора!", после чего поставил жесткий блок и исчез.
Я проследил ментальный след. Понятно, полетел на озера. Наверняка к своей Дане. Будут купаться, танцевать над водной гладью и обниматься в солнечных лучах. Дана хорошая людица… А я… И угораздило меня полюбить гордейку! Или друг прав, и это всего лишь жалость?… Может, и есть немного, как и ко всем гордейцам. Но эта жалость общая, а любовь - тоже есть, и она конкретная.
Общая жалость - с большой примесью чувства вины, с которым большинство людей просто смирились, научились не замечать. Конечно, если на всей планете осталось всего с десяток резерваций, то можно делать вид, что гордейцев и вовсе не существует!
Я медленно шел по лесу, словно в первый раз, то есть пешком. Потом спохватился и стал мерцать от дерева к дереву. Хотя последнее время часто хожу просто ногами. Тренируюсь. Она сказала, что не возьмет меня с собой, если я буду мерцать.
А сегодня мы встречаемся. Я сказал, что хочу ее любить, а она сказала, что не против, потому что… потому что… Я еще не очень хорошо понимаю гордейский язык… нет, он такой же, как наш, но там столько непонятных слов, что иногда кажется, будто мы говорим на разных языках. Но я все запомнил! До последнего звука! Все интонации и даже каждую черточку лица… Когда она сказала, что не против моей любви…
Я остановился, вновь переживая тот момент, ставший таким дорогим.
- Я хочу любить тебя…
- Почему бы и нет?! - сказала она и рассмеялась. - Я не против. Ты здорово смотришься. Здоровый самец! Не чета нашим городским кобелям, у которых если что и накачано, то только задницы! Или брюхо, на худой конец! Ха! Прошу прощения за каламбур! Правильно надо было сказать: "брюхо над худым концом"!
И она очень сильно смеялась.
Честно говоря, из всего этого я понял только то, что она не против моей любви. А все остальные слова и интонации просто запомнил. Надеюсь, со временем они будут понятнее.
Запах! Опять этот запах!… Никто из людей не подходит к резервациям гордейцев в основном из-за него. Просто ужасно!
Когда я грустно признался любимой, что очень хочу прийти к ней, но боюсь задохнуться, она только махнула рукой.
- Да ладно, не так уж и воняет. Тем более в городе меньше. Это здесь, на окраине устроили помойку…
Они свои резервации называют городами. Наверное, поэтому их самих мы зовем гордейцами. А может и не только поэтому. Я никогда не задумывался. И если бы не моя внезапная любовь, то никогда бы и не заинтересовался гордейцами… А ведь есть люди, которые запоминают целые научные труды по ним. Сегодня утром как раз познакомился с одним старым ученым. Как же он радовался, что может поделиться своими работами с кем-то! Я обещал послушать, но чуть позже, после свидания. Хотя надо было перед, а не после. Но я не успевал. Да еще друг Уэд отговаривал целых два часа, вместо того, чтобы поддержать!
Я остановился почти у самой границы резервации.
Как же сердце бьется!
Дальше я не был, поэтому мерцать не смогу. Она сказала, что "главное пройти помойки, а потом выйти к шоссе, где она будет ждать на машине". Еще бы знать, что такое помойки, шоссе и машина?…
Я набрал в легкие воздуха и задержал дыхание. Потом собрал душистого мха и запихал в ноздри. Ну, часов шесть продержусь, а там посмотрим. Ходят слухи, что воздух в резервациях ядовитый, но надеюсь, это всего лишь слухи. Ведь моя любимая там как-то живет!
Я решительно зашагал вперед и вскоре увидел "помойки". Не узнать их было сложно! Когда я услышал это слово из уст любимой, то подумал, что же можно называть таким ужасным словом?! И вот теперь понял что.
Среди живого леса, прямо на живой траве лежали уродливые груды мертвого. Что-то непонятное, иногда правильной формы, а иногда бесформенное. Очень разнообразное и одновременно обезличенное. Гниющее и равнодушное.