Случилось это так: посылает меня прошлой осенью колхоз в командировку. Приехал я в Москву, остановился, как всегда, в гостинице «Националь», в вестибюле. У меня там швейцар знакомый, он раньше у нас агрономом работал.
Оставил я у него вещи, вышел в город, походил туда-сюда, пообедал в ресторане «Будапешт», в кулинарии. Ну, думаю, пора и делом заняться – по магазинам пройтись.
Подхожу к универмагу, вижу – очередь. Ну, обрадовался – стало быть, чего-то дают. Это у нас примета такая народная: раз очередь – значит, дают! А тут, понимаю, что-то особенное дают, потому как очередь громадная: на улице начинается, по первому этажу идет, потом по лестнице вверх и уходит, как говорится, за горизонт.
Я моментально в хвост пристроился, спрашиваю у крайней женщины:
– Кто последний? Она говорит:
– Я последний! Я спрашиваю:
– А что дают? Она говорит:
– Что дают, я и сама не знаю, только просили больше не становиться, потому что все равно не хватит.
Я говорю:
– А сколько это, чего дают, стоит? Она говорит:
– Двадцать рублей. Я говорю:
– Цена подходящая, можно и постоять. Стою.
За мной тоже люди пристроились, а в середине очереди уже и стоять веселей – в спину не дует. Стою. Только, понятное дело, меня интерес разбирает, за чем это я, собственно говоря, стою? Делаю всякие наводящие вопросы. За чем, спрашиваю, товарищи, стоим? Какой примерно товар? Легкой он или тяжелой промышленности?
Все молчат. Половина вроде меня не знает, а половина знает, но молчит и глаза отводит, чтобы другую половину не распалять.
Стою.
Только тут наверху появляется продавец и кричит:
– Товарищи, имейте в виду, остались только пятнадцатые и шестнадцатые номера! – И ушел.
Очередь заволновалась, я тоже, потому как не знаю – номера эти как – хорошо или плохо? Ну, ничего, думаю, выкрутимся: ежели будет мало – растянем, велико – обрежем, а ежели это, чего дают, на электричестве, так мы его через трансформатор включим.
Стою.
Через час вдруг слух прошел: мол, это, чего дают, можно выписать в какой-то третьей секции без очереди.
Ну, раз без очереди, то, понятное дело, началась давка! Подхватили меня с четырех сторон, понесли в третью секцию. Я сначала брыкался, вырывался, но потом затих – не кричу, но дышу, берегу силы для кассы.
Приносят меня в третью секцию, прижимают к прилавку, продавщица кричит мне:
– Вам чего? Я говорю:
– То, чего дают! Она нервничает.
– Я спрашиваю, – кричит, – вам синее или в полосочку? Я взмолился:
– Девушка, милая, покажи мне, заради Бога, чего это есть? Она говорит:
– Чего выдумал?! Оно ж упаковано! Я говорю:
– Тогда давай обе штуки!
Выбил я чек, сунули мне на контроле какие-то две коробки, стал я к выходу пробираться. Чувствую – одна коробка тяжелая, а другая легкая, но в ней что-то вроде шевелится… А кругом жмут, толкают, того гляди, с ног свалят.
А тут еще ко мне какой-то старый узбек пристал:
– Продай, милый, одну коробку! Я за этой штукой четвертый раз в Москву приезжаю!
Я говорю:
– Я тебе, дед, может, и продам, только ты мне скажи сначала, чего это я купил.
Он говорит:
– Я это по-русски не знаю, как назвать, а на узбекский это не переводится!
– Тогда, говорю, шиш тебе, мне это самому надо! Только он повис на руке, просит, я от него как рвану,
споткнулся и загремел по лестнице…
Пришел в себя на другой день в больнице. Первый вопрос к персоналу:
– Сестричка, где оно?
– Чего – «оно»? – спрашивает.
– То, чего я купил!
– А чего ты купил?
– А это, – говорю, – я и сам не знаю. Она говорит:
– Ну вот, когда вспомнишь, тогда и выпишем.
Короче, только через месяц отпустили меня домой. Сел я в поезд и думаю: денег не жалко, здоровья не жалко, жалко, что так и не узнал, что ж это все-таки давали. Вдруг эта штука жизнь бы мою перевернула… А теперь крутись без нее как знаешь!
С тех пор я городские универмаги обхожу стороной. В нашем сельпо лучше. Придешь, спросишь:
– Есть? Тебе говорят:
– Нет!
И все культурно, никаких очередей…
