Зуб принялся подавать сигналы бедствия с вечера, еще в поезде. Домой Пакин привез уже полный рот тягучей, как слюна, боли.
Ночь прошла в мучительной полудреме, принеся невосполнимое разочарование в силе домашних средств. Вплоть до самого изысканного — серебряной воды: весь тещин запас на полосканье извел, а зуб не утих.
Поднялся измочаленный, досадливо жалея о растерзанном чувстве того веселого нетерпения, с каким привык окунаться после отпуска в повседневную круговерть дел и забот.
А тут — сюрприз. Суровцев преподнес. Начальник железнодорожной станции.
— Разбудил, поди? — жизнерадостно кричал он на другом конце провода, хотя слышимость была — грех пожаловаться. — Или на ногах уже?
— Зачем так громко? — остудил Пакин, боясь коснуться языком наболевшей десны. — Что у тебя?
Суровцев притормозил и, перейдя с производственного регистра на домашний, сообщил:
— Шпалы, понимаешь ли…
— Ты кому звонишь?
— Тебе, Андрей Федорович, не сомневайся, тебе — председателю горсовета. На твой адрес они и прибыли.
— За каким дьяволом мне шпалы? У меня, как ты знаешь, точек соприкосновения с ними нет.
В свое время железнодорожная магистраль, экономя расстояния, оставила их городок на отшибе. До ближайшей станции, откуда и звонил Суровцев, восемнадцать километров. Спасибо — асфальтированных, жить можно. Что касается рельсовой ветки — о ней одни разговоры, тлеющие под пеплом обещаний облплана вот уже двадцать лет.
— За каким дьяволом мне шпалы? — повторил, непроизвольно накаляясь, Пакин.
— Вот и я удивился, — со всей искренностью ринулся навстречу Суровцев. — Думаю, для чего? Тем более добро это оказалось б/у. Но вот передо мной накладная, а в ней черным по белому: «Получатель — Верх-Кайларский горисполком».
— И откуда прибыли?
— Отправитель — БАМ.
— Чертовщина какая-то! Анекдот — и только! И много их?
— Целый, понимаешь ли, состав. Если на штуки — двадцать семь тысяч шестьсот.
— Ой ты! — Пакин притронулся-таки языком к десне и повторил с непроизвольным стоном: — Ой!
Суровцев, не подозревая об истинной причине последнего восклицания, рассмеялся и стал объяснять ситуацию: в тупике состав не уместился, пришлось поставить на запасный путь, а он в любой час может потребоваться для маневров. Короче, надо быстрее организовать разгрузку. Ну, а поскольку с автокраном к составу на запасном пути не подобраться, выгружать предстоит вручную.
— Тяжелые они? — жалобно спросил Пакин.
— Шпалы-то? Ну, что-нибудь пудов около пяти на каждую можешь смело класть.
— Нич-чего себе!.. А что как мы откажемся?
— Не смешно: груз прибыл, а вы откажетесь. А мне куда с ними?
— Но ведь не просили же мы! Во всяком случае, до моего отпуска никакой заявки никуда не подавалось.
— Не знаю, не знаю… Думаю, не могло так получиться, что кто-то наугад ткнул пальцем в карту и покатил к вам за тысячи километров составище — семьдесят вагонов!
— Н-да, — пробормотал, сдаваясь, Пакин. — Ты, конечно, прав. Сейчас разбужу Сан Саныча, все выясню и организуем разгрузку.
Суровцев сочувственно вздохнул и нанес последний удар: оказалось, Александр Александрович Перекальский, заместитель Пакина, накануне уехал в областной центр.
— Почему тебя и пришлось с ходу включать.
Пакин осторожно помассировал ладонью щеку, сказал, бодрясь:
— Ладно, считай, что я уже включился.
Положил трубку, но не успел отойти, как вновь тренькнул звонок: Толик, шофер, возвещал о готовности начать трудовой день.
— Я У вас на площадке, за углом. Не рановато приехал?
Пакин скосил глаза на циферблат: близко к семи.
— Нормально. Сейчас спущусь.
Машина стояла на своем обычном месте, но Толик отсутствовал. Пакин подергал дверцы, одну, вторую — заперты.
На противоположной стороне улицы плавилась на солнце витрина табачного киоска, но разглядеть, не там ли шофер, мешала толпа, что клубилась на остановке. Как раз перед киоском. Накаленные ожиданием люди пытались взять на абордаж и без того переполненный автобус.
Задняя площадка, закроем двери! — доносился из открытых окон салона усиленный микрофоном голос водителя. — Сами себя задерживаете, автобус не отправится, пока двери не будут закрыты.
Наблюдать такое было не в диковину, и, однако, чувствовал себя в малоприятной роли без вины виноватого. Как всегда, впрочем, в подобных случаях. Вроде бы, делал все, от него зависящее, включая заботу о пополнении и обновлении автобусного парка, а баталии на остановках не прекращались.
Наконец автобус отошел, каким-то чудом вместив всех жаждавших уехать, и Пакин увидел своего шофера — тот бежал через улицу с местной газетой в руках. Решил, верно, что надо прямо с утра окунуть шефа в свежее варево городских новостей.
Передавая газету, заботливо посоветовал:
— Сняли бы пиджак, Андрей Федорович, всю спину изжамкаете, пока по кругу почета мотаем.
Кругом почета они именовали между собой осмотр города, который Пакин предпринимал всякий раз после более или менее длительной отлучки. Сегодня, однако, не было для этого ни сил, ни времени.
— Круг отменяется, — коротко бросил он.
Пиджак, тем не менее, снял: выкрашенная в черный цвет, машина успела изрядно накалиться на утреннем солнце.
Толик включил зажигание, молча скосил глаза на шефа: куда, в таком случае, рулить? Пакин вместо ответа скорбно скривил рот, ткнул пальцем в щеку.
![Камешки на ладони [журнал «Наш современник», 1990, № 6]](/storage/book-covers/a8/a894e9dfa835c638eeb9ba7e592b34226a6720c4.jpg)
