— Будете кофе? — официантка наклонилась к самому уху старика.
Он поднял на нее белые выцветшие глаза и вздрогнул. Официантка ненавидела его в этот момент — придется потратить полчаса, чтобы понять, чего он хочет — и она повторила еще раз:
— Кофе?
Кофе он попробовал лет сорок назад.
Бронетранспортер фыркнул, дернулся и рванул по проспекту, набирая скорость. Двадцать горошин бились в железном стручке, двадцать голов в сферических шлемах качались из стороны в сторону.
Рашида взяли на задание в первый раз. Все смотрят на тебя как на чужака, все глядят на тебя как на недомерка, ты ничей и никчемен — это было через месяц после натурализации, поэтому лучше умереть, чем совершить ошибку.
Грохотал двигатель — тогда на технике стояли еще дизельные движки, электричество было дорого — и Рашид слушал рев, обнимал штурмовую винтовку как девушку, стучал своей головой в каске о броню.
— Сейчас, сейчас, — сержант положил ему руку на плечо. — Сейчас, готовься. Не дрейфь, парень.
Бронетранспортер ссыпал на углу двух загонщиков, еще двое побежали к другому концу улицы. Слева — переулок, справа — забор, впереди — одноэтажный шалман. Машина взревела, окуталась сладким дымом и ударила острым носом в стальную неприметную дверь. Отъехала и снова ударила.
Дверь прогнулась и выпала из косяка — туда в пыль прыгнули первые бойцы социального обеспечения. Вскипел и оборвался женский крик. Ударили два выстрела. Рашид бежал со всеми, стараясь не споткнуться — опаздывать нельзя, он молод, он самый младший, и он только что натурализован.
Ему нельзя опоздать.
Коридор был пуст — только два охранника, скорчившись и прижав колени к груди, лежали около развороченного проема.
В ухо тяжело дышал сержант, резал плечо ремень винтовки.
Группа вышибала двери, проверяла комнаты и, наконец, уткнулась в новую стальную преграду. Скатали пластиковую колбаску, подожгли — и эта дверь, вынесенная взрывом, рухнула внутрь.
Сопротивления уже не было. Трое в комнате подняли руки, четвертая — женщина — билась в истерике на полу.
На столе перед ними было то, за чем пришли бойцы. Ради этого несколько месяцев плели паутину капитаны и майоры, ради этого сержант мучил Рашида весь этот месяц.
В аккуратных пластиковых пакетах лежал коричневый порошок. Сержант наколол один из пакетов штык-ножом.
— Запомни, парень, — это и есть настоящий кофе. Лизни давай.
Рашид послушно лизнул — на языке осталась горечь.
— Противный вкус.
— Ну, так без воды его никто не принимает.
И горький вкус остался на языке Рашида навсегда.
Прошло много лет.
Он видел много кофейных притонов — он видел, как в развалинах на юге города нищие наркоманы кипятят кофейный порошок на перевернутом утюге. Он видел, как изнеженные юнцы в дорогих клубах удаляются в туалет, чтобы в специальном окошке получить от дилера стакан кофе.
Потом картинка менялась: юнцы сначала хамили, потом сдавали причастных и непричастных приятелей, оптом и в розницу торгуя их фамилиями. После чего за ними приезжал длинный как такса электрокар с тонированными стеклами. Дело закрывали, а менее хамоватые и менее благородные посетители клубов отправлялись на кабельные работы.
Нищие кофеманы обычно молчали — терять им было нечего.
Коричневая смерть — вот что ненавидел Рашид Ахмет-хан. Тогда его еще звали так, еще год — и он сменит имя, он станет полноправным гражданином города. И никто не попрекнет его происхождением.
А происхождение мешало, особенно на службе в Министерстве социального обеспечения. Кофе давно звали мусульманским вином.
Это был яд, который приходил с юга — там, на тайных плантациях, зрели зерна. Там кофе сортировали, жарили и мололи.
На подпольных заводах стояли рядами кофемолки, перетирая кофе в коричневую пыль и удваивая его стоимость.
С юга текли коричневые контрабандные ручьи — пакованные вакуумным способом брикеты кофе перекидывали через границу с помощью примитивных катапульт, переправляли управляемыми воздушными шарами.
И каждый метр на этом пути все более увеличивал стоимость коричневой смерти. Смерть двигалась к северу, запаянная в целлофан, будто в саван.
Человек не мог пройти через границу — умные мины без взрыва превращали курьера в перетертое мясо. Но поток с юга, казалось, не нуждался в людях. Люди появлялись потом, когда появлялись потребители, когда перекупщики сменялись покупателями.
Банды кофейников с окраин собирались на сходки, назначали своих смотрящих, выставляли дозоры. На любое движение сил Министерства социального обеспечения они отвечали своим незаметным, но действенным движением.
Ахмет-хан хорошо знал историю коричневого порошка. Для него он был навсегда связан с рабством — везде, где в старом мире был кофе, там плантация была залита потом и кровью рабов. Миллионы работников, имен которых он никогда не знал и в правильности национальности которых можно было усомниться, положили свою жизнь за кофе.
Коричневый бизнес был неистребим.
Не так давно начальство сообщило им, трудягам нижнего звена, что пришла новая эра.
Оказалось, что три студента-химика успешно выделили из кофейного сусла экстракт, который не нужно никуда возить.
Они, повторив чикагский эксперимент Сатори Като, научились экстрагировать из кофе главную составляющую — белые кристаллы.
