– Вот бестолковая! Нашла время рожать - накануне праздника!
– Еле дождалась этой радости!
– Если удостоимся божьей милости, это ко всему вдобавок окажется мальчик, вот увидите!
– Она родит на свет мессию>[1], не иначе!
Такие и подобные разговоры слышались весь день в доме столяра Генеха, а Рейзл корчилась, стонала, не могла себе места найти.
Бывали минуты, когда она пряталась в уголок, щипала себе лицо, впивалась ногтями в тело и призывала к себе смерть.
– Боже милостивый! Отец небесный, родимый, сердечный, помоги мне умереть!..
У Рейзл схватки начались еще рано утром, но она пряталась от всех, хотела, чтобы никто о том не знал. Ближе к вечеру, когда подступили нестерпимые боли, она упала на кровать, заломила руки, стиснула зубы, вся посинела, почернела и закричала не своим голосом:
– Мама дорогая! Дай мне силы, чтоб не тяжко было умереть!!!
Не беспокойтесь, бабка Соре-Рохл, стоявшая у ее кровати, уже видывала подобные вещи. С закатанными до шершавых локтей рукавами она склонилась к ней и зашептала:
– Кричи, кричи, дитя мое! Роженица должна кричать. Еще один крик, и ты, бог даст, переможешься на доброе здоровье. Твоя мать теперь на том свете усердствует ради тебя. Твой отец стоит сейчас перед судией небесным и молит за тебя. Бог даст, переможешься на доброе здоровье и родишь сына в утешение своим горестям...
Боли утихают, и Рейзл лежит, словно пришибленная, одурманенная, в ушах у нее звенит, она не спит, но оглушена и не знает, на каком она свете. Что-то с ней творится, что-то с ней произойдет. Может, настанет конец ее несчастьям? Может, она умирает? Рейзл не хочет умирать. Нет! Она еще надеется на милость того, кто живет вечно, - ее Зетл вернется, приедет к ней из далекой Америки, и она еще вкусит настоящую жизнь со своим любимым, дорогим Зетлом.
Где же Зетл?
Портной Зетл через несколько месяцев после свадьбы пустился на поиски заработка. В Америку уехал. Все теперь едут в Америку. Уехал Зетл - нет его, как в воду канул.
"Наверное, объявился там женихом, взял заново приданое, пусть оно ему боком выйдет, владыка небесный!"
Так толковали о нем в Касриловке, в доме столяра Генеха, так толковали все, кроме Рейзл.
Рейзл иначе думала о своем Зетле, она знала его лучше всех, хотя прожила с ним вместе не больше чем четыре месяца.
Рейзл ждала его каждую минуту, каждое мгновенье: если только он жив и здоров, он, несомненно, вернется или письмо напишет; напишет письмо и пришлет ей свой портрет. Ах, если бы только бог помог, и пришло это желанное письмо с портретом, кто с ней тогда сравнится?
Рейзл все глаза проглядела, много ночей не спала, много слез пролила втихомолку, уткнув голову в подушку, чтобы люди не видели, чтобы добрые друзья не огорчались, чтобы недруги не радовались ее горю.
А горе было немалое - она почувствовала, что должна стать матерью. Горе, горе, что ей делать? Куда денется, к кому обратится? Не страшись Рейзл бога и ада, она бы сама над собой расправу учинила!
И очень возможно, что в тот день, когда она стирала белье у реки, ей захотелось кинуться в воду. Но, вспомнив о страшных муках на том свете, Рейзл ухватила узел с бельем и пустилась, ни жива ни мертва, бежать домой. Бежит она, и встречается ей бабка Соре-Рохл.
– Почему ты так бежишь, доченька моя? - спрашивает Соре-Рохл.
Рейзл расплакалась, как малое дитя. Соре-Рохл, имевшая "наметанный глаз", тотчас разглядела, что тут кроется, а молодая, как умела, излила перед ней свою душу.
– Все в руках божьих, - сказала ей Соре-Рохл, - все от бога; кто знает, может, он зачтет тебе твои страданья, и вернется твой Зетл?..
При упоминании имени Зетла вся кровь прихлынула к лицу Рейзл. Обе женщины уселись на чью-то завалинку, пошушукались-пошушукались, посчитали на пальцах и разошлись.
Рейзл, сколько могла, хранила глубоко в себе свою тайну, пока в одно прекрасное утро все не обнаружилось и тайна перестала быть тайной. И с той поры дом столяра Генеха стал для нее адом. Ей казалось, что все глядят на нее, все судачат о ней, а невыносимей всего было, что все проклинают Зетла; каждый, кому только не лень, всячески поносит его.
Больше других донимала ее пекарша Лея. Пекарша Лея полна сострадания к ней, подносит частенько свежую булочку, кусок халы, поскребыш и при этом говорит:
– Возьми, Рейзл, отведай моих изделий, чтоб ему, твоему шарлатану, там, в Америке, подавиться первым куском, боже милостивый!
– Знал бы он хоть, душа окаянная, что вот-вот станет отцом! - подхватывает жена меламеда Фрума.
– А если и узнает, он истерзается там, что ли, этот портняжка, пропади он пропадом! - подливает масло в огонь Асна Куролапа.
Все эти женщины - соседки, живущие вместе с Рейзл в доме столяра Генеха. У каждой из них своя каморка, свое хозяйство, свои одеяла и подушки, свой муж, свои детишки. А детишек у них, слава богу, предостаточно. И в доме вечно сутолока, крик, галдеж: дети дерутся между собой, хозяйки стряпают и пекут, толкутся у одной печи, сплетничают, оговаривают друг дружку, ссорятся и мирятся, одалживают одна другой и занимают одна у другой, только было бы что, все вместе веселятся на торжествах друг у друга и живут почти одной семьей.
