Царевна Лизанька

— Ваше высочество, всемилостивейшая принцесса, не соблаговолите ли вы повторить еще раз спряжение глагола enseigner — учить. Вы этот глагол не вполне прочно усвоили и, ежели ваше высочество, пожелаете пройти еще раз весь урок сначала, я буду вам очень признательна.

С этими словами, произнесенными на прекрасном французском языке, madame Латур-Лануа обратилась к маленькой белокурой красавице-девочке, сидевшей за учебным столом, пристроенным у окна.

Уж это окно, выходящее в сад или Огород, как его называли, окружающий Летний дворец царя Петра Алексеевича! Уж это окно, невольно притягивающее к себе взоры синих искрометных глазок маленькой одиннадцатилетней царевны! Сколько блаженных радостей находится по ту сторону его, в Летнем Огороде. Царевна Лизанька с завистью поглядывает на милый огород, расположенный там, за окном. Она знает, что новые прекрасные породы роз пришли нынче из-за границы и что под личным наблюдением её матери-царицы дворцовый садовник с тремя помощниками сажает их на грядах. Вот хорошо бы сбегать туда и хоть одним глазком взглянуть, как их сажают! Да и день-то какой нынче выдался! Настоящий весенний, радостный день. Словно по-праздничному, сияет лучами золотое солнышко, и как-то особенно ласково и нежно улыбается синее, как бирюза, необъятное, бескрайнее небо… Ну, какое уж тут ученье, какое спряжение глаголов пойдет на ум!

A madame Лануа, как будто читая в мыслях своей высокопоставленной ученицы, снова повторяет свою обычную нотацию:

— Ваше высочество, не угодно ли вам будет повторить сначала? Вы изволите ведь знать, ваше высочество как требователен в отношении ваших познаний французского языка его величество.

О, да! Лизанька очень хорошо знает, почему её державный отец особенно требует от них обеих, от неё — синеглазой Лизаньки и от черноокой старшей её сестры Аннушки, особенное знание иностранных языков. Ведь давным-давно решено ее Лизаньку — как подрастет она — выдать замуж за французского дофина (наследника престола) Людовика ХV; царевну же Анну — за одного из немецких принцев. Так вот им необходимо было знать языки тех стран, где они впоследствии будут королевами. Это — личное и непреклонное желание отца-государя, и обе царевны прилежнейшим образом должны изучать — одна французский язык, другая немецкий.

Но что Лизаньке за дело сейчас до французского языка и до французского принца? Не принц в голове у неё, у этой прелестной синеглазой и белокурой, с рыжеватым оттенком волос, одиннадцатилетней красавицы.

Помимо прекрасного весеннего утра, которое так и манит, так и тянет на волю, у царевны Лизаньки есть еще причина желать, чтобы возможно скорее окончился этот скучный урок французского языка.

Но это её, царевнина тайна. Ее тщательно хранит Лизанька ото всех. Знает эту тайну только маленькая фрейлина царевны, её сверстница и подруга — Маврута Шепелева, бойкая, как ртуть живая девочка-затейница, как раз подстать самой царевне. Еще вчера дала Лизанька своей сообщнице Мавруте одно преважное поручение, разумеется тайное, о котором никто не должен был знать здесь, на детской половине дворца.

Эта детская половина, обиталище царевен, в свою очередь делилась на две части. Одна из них отведена была под апартаменты старшей царевны двенадцатилетней Анны Петровны, другая — составляла горницы младшей царевны, Елисаветы. Сестры жили отдельно. У каждой из них был свой особый штат прислуги, свои мамки или нянюшки, свои сенные девушки. Только обедали они вместе за одним общим столом в общей столовой. Но учились, спали и готовили уроки царские дочери отдельно одна от другой.

Большую часть своего времени государь Петр I проводил в разъездах, часто сопровождаемый супругою императрицей Екатериной Алексеевной. Великий император был сильно занят делами преобразования своего государства; его бдительный орлиный глаз успевал наблюдать за всем, что происходило на всем обширном пространстве нашей могучей родины. Император, иногда вместе с императрицей, то и дело совершал поездки, где строились на верфях новые суда, а то и за границу, особенно в излюбленную Петром Голландию, где он сам учился корабельно-плотническому делу.

На время этих отлучек императорская чета поручала детей надежным воспитательницам — пестуньям.

В раннем детстве обеих царевен за ними присматривала родная сестра государя, Наталья Алексеевна, а когда она скончалась, их передали на попечение княгини Вяземской, состоявшей при императрице-матери. Ей-то и были подчинены мамки царевен, Авдотья Ильинична и Лискина Андреевна, и весь их многочисленный придворный штат.

Но больше всех своих приближенных царевна Лизанька любила свою неизменную маленькую фрейлину Мавруту Шепелеву. Все игры, все проказы, происходили у нее не иначе, как при благосклонном участии этой темноглазой, темноволосой шалуньи. Все свои маленькие детские печали-невзгоды и большие радости царевна Лизанька поверяла никому иному, как той же Мавруте. С тихой, кроткой и задумчивой сестрицей Анной Лизанька любила посидеть и помечтать где-нибудь в тени молодых деревцов только лишь недавно засеянного огорода, но пошалить и порезвиться — о, то было уж их дело с Мавруткой. Тихая, молчаливая царевна Аннушка не любила ни шумных затей, ни игр. Зато Маврутка! Ох! Бедовая эта Маврутка! С нею так весело, что век бы не расставаться царевне Лизаньке!