Я сделаю это.
Да. Сделаю.
Я держу булавку в руке; сегодня вечером я собираюсь заглянуть во внутреннее солнце.
И тогда, когда я до краев буду полон ослепительным сиянием и жаром, когда мой мозг заполыхает таким пожарищем, что хоть звони во все колокола, я прихвачу в «Макдональд» на углу свой винчестер, и посмотрим, кто что кому скажет.
Вот, пожалуйста, разговариваешь сам с собой. Так здесь больше никого нету, с кем же мне разговаривать? Нет, нет; здесь моя подружка. Вот она, у меня в руке. Да ты знаешь. Булавка.
У меня есть остренькая подружка-невеличка. Ты только взгляни, как блестит это крохотное острие. Она — Булавка — завораживает. Она говорит: смотри на меня смотри долго и внимательно и увидишь во мне свое будущее. Очень острое будущее, и в нем — боль. Булавка лучше Бога, потому что Булавку я могу держать в руке. Бог где-то терзается и стонет в тишине… где-то там, наверху. Высоко-высоко за потолком. Черт, трещина, а я и не знал. Неудивительно, что этот паскудный потолок в этом месте протекает.
Ну, так. Джонни — нормальный парень. В смысле, стрелять в него я не стану. Он в порядке. Остальные… бац, бац, бац, ровно две секунды — и все в этой лавочке покойники. Мне не нравится, как они захлопывают рты, когда я прохожу мимо, точно у них есть секреты, которые мне знать не положено. Как будто у человека могут быть секреты, если он целый день возится с машинами, чинит тормозные колодки да клеит шины, и под ногти ему забивается такая грязюка, что не отмоешь. Хороши секреты! А вот Булавка… у Булавки секреты есть. Сегодня вечером я узнаю их и поделюсь своим знанием с людьми на углу, с теми, кто жрет гамбургеры в безопасном, надежном мире. Держу пари там крыша не течет будь она неладна я заставлю ее потечь всажу пулю навылет ну так.
Я потею. Тут жарко. Подумаешь, новость — вечер-то летний.
Булавочка, ты такая хорошенькая, аж слеза прошибает.
По-моему, фокус в том, чтобы не моргать. Я слышал про таких, кому уже случалось делать это. Они видели внутреннее солнце и выходили сияющие, светозарные. Здесь у меня всегда темно. В этом городе всегда темно. По-моему, им требуется немного солнечного света, как думаешь?
Вообще-то с кем это ты беседуешь? Я, сам, с собой. Вместе с Булавкой выходит четверо. Черт возьми, можно бы сыграть в бридж, если б была охота. Лукас любил играть в бридж; любил жульничать и по-всякому обзываться да все равно что еще тут делать? О, эти белые-белые стены. По-моему, белый — цвет Сатаны, ведь у него нет лица. Я видел по телевизору проповедника-баптиста и на нем была белая рубаха с закатанными рукавами. Он говорил подходите поближе по проходу ну давайте давайте подходите пока можно и я покажу вам дверь в Царствие Небесное.
Это большая белая дверь, сказал он. Сказал и улыбнулся да так улыбнулся о я-то знал просто знал что на самом деле он говорит ты смотришь меня верно Джои? На самом деле он говорил: Джои ты же все знаешь о больших белых дверях не так ли ты знаешь что когда они с размаху захлопываются слышно как щелкает задвижка и бренчит в замке ключ и ясно что эта большая белая дверь уже не откроется пока кто-нибудь не придет и не откроет ее. Когда она закрывалась открывалась она всегда очень нескоро.
Я всегда хотел стать звездой. Как в кино или по телеку, кем-нибудь важным, чтоб вокруг было полно народу и все они кивали бы и говорили да-да как верно вы очень разумно рассуждаете. Вид у них всегда такой, будто они знают, куда идут, а еще они вечно торопятся туда попасть. Ладно, я тоже знаю, куда сейчас пойду. Прямиком на угол, туда, где золотые арки. Выгляни из окошка, их видать. Вон, машина к ним заворачивает. Субботний вечер, народу будет полно. Яблоку негде упасть. У моего винчестера семизарядный магазин. Рифленый черный орех. Атласная полировка. Резиновая накладочка на прикладе. Весит он семь фунтов — хороший вес. И запасные пули у меня тоже есть. Субботний вечер, полно народу. Вечер встреч, о да я надеюсь она там эта девчонка ну знаешь та что водит синий «Камаро» у нее длинные светлые волосы и глаза как брильянты. Брильянты твердые, но всадишь в такой брюлик пулю — и он сразу мягчеет.
Не станем мы про нее думать, Булавочка, верно? Не-е! Ежли она там — это Судьба. Может, в нее я стрелять не стану, и она увидит, что я славный парень.
Держи Булавку близко. Ближе. Еще ближе. Против правого глаза. Я долго думал об этом. Решение далось нелегко. Левый или правый? Я правша, стало быть, логично использовать свой правый глаз. Я уже вижу, как солнце искрится и сверкает на кончике Булавки, точно обещание.
О, что я мог бы сделать, будь у меня автомат. Элиот Несс, «Неприкасаемые» — какая-нибудь штучка типа «томми» {1}. Я наверняка сумел бы отправить за ту большую белую дверь уйму народу, ведь верно? Понимаешь занятно получается то есть просто настоящая хохма всем охота попасть в Царствие Небесное но все боятся умереть. Вот что я собираюсь сказать когда зажгутся прожектора и парень из новостей сунет мне под нос микрофон. Сперва надо побриться. И надеть галстук. Нет, в галстуке меня не узнают. Надо будет надеть свою серую форму серую вот цвет для мужчины. Серый телекамера хорошо берет.
