Борька со Второй Лесной
Авторы: Борис Маркович Раевский
Жанр: Детская проза
Цикл: Прочти, товарищ!
Формат: Полный
Всего в книге 19 страниц. Год издания книги - 1964.
Трудно следовать велению долга, когда тебе всего тринадцать лет. Тяжело принимать важные решения, сколько бы тебе ни было лет — тринадцать или почти сорок. Герои рассказов Раевского принимают нелегкие решения в положении, требующем напряжения всех душевных сил. Согласитесь ли вы с ними? И как бы в этом случае поступили бы вы?
Читать онлайн Борька со Второй Лесной
Говорящее письмо
Витька никогда не видел своего отца. Он погиб восемнадцатого апреля, за три недели до конца войны. В тот же день, восемнадцатого апреля, родился Витька.
Это необычайное совпадение долгие годы потом мучило мать. Она часто задумывалась над неведомым смыслом жизни. Ей казалось: это неспроста, есть какой-то рок, какие-то высшие силы, которые разом забрали у нее мужа и дали, словно бы взамен, сына.
Мальчика она назвала Виктором. Так звали мужа. Виктор — это победа. А он не дожил до победы. Всего каких-то три недели…
От отца осталось лишь несколько мелких вещиц: запонки из рыжих уральских самоцветов, расколотый янтарный мундштук и синий лакированный ящичек с инструментами. В ящичке лежали плоскогубцы, напильники, сверла, паяльник, тут же мотки проволоки, шурупы, лепешки олова.
Витька часто разглядывал отцовские вещицы. Как ни странно, и сейчас, спустя четырнадцать лет, мундштук все еще хранил слабый запах табака.
Но, самое главное, — отцовское «говорящее письмо»: небольшая порыжевшая за долгие годы патефонная пластинка. Была она необычном: не черная, пластмассовая, а желтая, из топкого гибкого целлулоида, наклеенного на картон. А в центре пластинки, там, где обычно бывает напечатано: «Вальс… Исполняет оркестр под управлением…», там была наклеена фотография: старинный замок, ночь, луна… И надпись: «Grüsse und Küsse von Salzenburg»[1].
Мать хранила отцовское «письмо» на дне бельевого ящика, в шкафу. Заворачивала в кусок старой мягкой фланели и, перед тем, как уложить, всегда долго, задумчиво протирала все той же фланелью.
Много раз слышал Витька эту пластинку, знал ее наизусть, но ставил на проигрыватель еще и еще. Он любил слушать ее один, без матери. Осторожно опустит иглу на легкий целлулоидный диск, положит локти на стол, голову — на скрещенные руки. Так вот и слушает.
Сперва возникает тихий шорох, потом — два слабых щелчка, будто кто-то ударяет маленьким молоточком. Потом пластинка начинает шипеть.
И вдруг сквозь этот шип прорывается глуховатый с хрипотцой мужской голос.
— Здравствуй, Феня, родная моя. С приветом к тебе из далекого Зальценбурга твои муж…
И снова пауза. Вертится диск, покачивается, тихонько поскрипывает. Витька понимает: эти две вступительные фразы отец заранее приготовил. А теперь задумался: что сказать дальше? Вот сейчас отец тихонько кашлянет в кулак (слышится кашель), шумно втянет воздух в себя…
— Беспокоюсь я о тебе, Феня. Как ты там? Береги себя…
В этом месте у матери всегда как-то странно дергается щека.
Витька понимает: отец тревожится, потому что мать в то время ждала его, Витьку…
— Ты, ясно дело, удивишься, получив эту пластинку, — говорит отец, и Витька слышит улыбку в его голосе. — Понимаешь, тут, в Зальценбурге, ненароком наткнулись мы на заведение, где пишут голоса. Целехонькое! Ну, старшина скомандовал: «Даешь!» И вот теперь мы всем взводом по очереди говорим звуковые письма.
Дальше отец спрашивал о сестре, интересовался, цела ли его гармонь. А костюм, ежели туго с финансами, советовал продать.
Говорил он суховато, запинался, покашливал. Но Витька понимал: вокруг люди, все торопятся, тут особо не разговоришься.
Прикрыв глаза, Витька видел и «звуковое заведение», и запыленных, усталых солдат в касках, с автоматами на груди.
Среди них — отец. Но почему-то в косоворотке, с челкой на лбу. Таким застыл на старой фотокарточке брат отца, тоже погибший. А мать говорила, что братья «как две капли»… Много раз мысленно старался Витька надеть на отца, как положено, солдатскую гимнастерку, повесить автомат на грудь — никак не получалось.
Прослушав пластинку, Витька осторожно клал ее на самое дно ящика. И мать никогда не знала: трогал он ее нынче или нет…
…В тот день, о котором пойдет рассказ, у Витьки все не клеилось. Ни с того, ни с сего схватил двойку по физике: просто перепутал условие задачи, а физик был зол на что-то и смаху влепил пару. Потом Танька из седьмого «А» проплыла на переменке мимо самого носа, а сделала вид, будто не заметила.
Вечером Витька с матерью поел, и только стал убирать со стола, как в коридоре зазвонил телефон.
По оживленному голосу матери Витька сразу догадался: Николай Кириллович. Он за последний месяц третий раз звонит. И всякий раз мать оживляется и так щебечет… Слушать тошно… Слушать тошно…
— Убери тут, — сказала мать, вернувшись. — На кухню выставь. Приду — помою.
— Ладно уж…
— Какой-то новый фильм. Говорят, последний день идет, — виновато пробормотала мать.
— Ладно уж…
И вот Витька один. Сидит, думает. О чем? Обо всем. Мыслей много, они цепляются одна за другую, как-то причудливо скачут.
«Сколько матери? Тридцать восемь. Совсем старуха. А тоже… В кино», — Витька усмехается, качает головой.
Долго еще сидит, задумавшись, потом достает из шкафа пластинку, включает проигрыватель.
Тихий шорох, два слабых щелчка… Глуховатый с хрипотцой мужской голос:
— Здравствуй, Феня, родная моя. С приветом к тебе из далекого Зальценбурга…
Удивительно, все-таки. Никогда по видел Витька отца, а голос кажется таким знакомым, таким родным, только такой и мог быть у отца — неторопливый, глуховатый, словно простуженный. И мягкий, как у украинца.
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
