Так выживают обессилившие.
Джон Бергер
И живем, и грезим мы в одиночестве.
Джозеф Конрад
Ностальгия по прошлому,
Песок, развеянный жизнью,
Печаль изменившихся улиц
И горечь умершей мечты.
Омеро Манци
Барилоче: город, расположенный на южном берегу озера Науэль-Уапи, провинция Рио-Негро, 41°19′ ю. ш. 71°24′ з. д., граничит с провинцией Неукен. Сейсмологическая станция. Наиболее важные высоты: вершина Катедраль и гора Тронадор.
Было ровно четыре, когда Деметрио Рота немного развеял ночь своей флюоресцирующей спецовкой. Почти автоматически он уронил плевок в сточный люк. И порадовался, что попал. Влажная мгла Рио-де-ла-Платы расползалась от порта до проспекта Девятого июля, накрыв по дороге Пасео Колон; дальше господствовало адское дыхание Буэнос-Айреса: плотное, неотступное, едкое. Холод досаждал гораздо меньше.
Уборку мусора Деметрио Рота начинал с другого конца проспекта Независимости. Возле грузовика, источавшего раскаленный смрад мотора, отбросов, апельсиновых корок, старой заварки мате и бензина, они с напарником дрожали от холода, равнодушно, как два эскимоса. Брось-ка мне тот пакет, бросай-бросай, крикнул Негр. Деметрио не слышал. Он смотрел в сточный люк, втянув голову в плечи, словно забыл их опустить. Эй, очнись, что ты там делаешь. На этот раз Деметрио услышал, но не шевельнулся, черные пластиковые пакеты теснились у его ног, как стайка грязных домашних питомцев. Послушай, Деметрио, уже пять, огребем ведь оба. Он вздохнул и наклонился, чтобы передать Негру первый пакет. Сточный люк намекал на далекое журчание, где-то там, в глубине.
II
Видал такую сырость?
Временами Негр шумно сморкался, чем особенно раздражал Деметрио. Бесприютное пасмурное утро окрасило небо в белесые июньские тона; Деметрио не сомневался, что смена времени года повлияла на Негра — он стал еще дурей и болтливей. Сам Деметрио вел себя по-разному, в некоторые дни он молчал, в другие с удовольствием говорил о футболе, о выходных и о женщинах, которые начинали им встречаться, едва поднимал голову рассвет. Деметрио безоговорочно предпочитал толстушек, ему совершенно не нравилась мода, вынуждавшая девушек превращаться в сплошные острые углы: ведь женщины сделаны из плоти, так какого черта! Но Негру девчонка в клетчатой юбке показалась подходящей. Смотри, какая шикарная малявка — такие заголяют ляжки, даже когда писаются от холода. Слишком тощая, возразил Деметрио.
В конце улицы Боливара был дрянной, дешевый бар с беспорядочно разбросанными столиками и оставленными где попало стульями. За одним из столиков обычно завтракал маленький жизнерадостный пенсионер, по прозвищу Коротышка. Официант, он же посудомойщик, величал пенсионера «доном», хотя Коротышка отроду не заказывал ничего дороже красного домашнего вина. Давай, парень, обслужи нас скоренько, мы спешим, крикнул Негр, как будто заведение ломилось от посетителей. Деметрио все еще казался задумчивым, но вовсе не грустным, как предположил его напарник, интересуясь причиной. Сегодня дело шло медленно, они отстали от графика почти на четверть часа, поэтому успели всего лишь выпить кофе с холодным молоком. На прощанье Коротышка помахал им старой газетой.
Закончить маршрут вовремя удалось только благодаря расторопности Негра. Деметрио сидел за рулем и чувствовал, что втягивается в утренний ритм; без перчаток ему полегчало, пальцы снова становились пальцами и снова ощущали такую привычную кожицу предметов. Он посмотрел в зеркало заднего вида на Негра — тот хватал по несколько пакетов сразу, немного рисуясь, как жонглер в цирке. Деметрио добродушно понаблюдал за ним, улыбнулся и поехал дальше, чувствуя, что на душе стало легче, почти легко. Они возвращались на свалку, чтобы разгрузить машину. Потом Негр сломя голову помчится на другую работу и придет домой только к ночи, чтобы побыть с женой и увидеть, как растут два его сына. Деметрио, снимавший убогую квартирку в Чакарите[1], наоборот, после обеда спал до вечера. Около восьми он вставал, ел, что придется, некоторое время рассеянно стоял у окна и наблюдал за машинами, представляя себе, что они двигаются сами по себе, или выбирал невысокую плоскую крышу, мысленно перелетал на нее, растягивался на спине, глядел в прохладное небо, в звездную бездну и отдыхал, и так, пока не надоест — тогда он принимался за дело.
III
Старая пустошь была покрыта бесчисленными красными цветами, каждый — своего оттенка. Рядом с густой травой в мощном полуденном свете все обретало мягкость шелковистого флага. По одну сторону, не очень близко к домишке, покоилось озеро. Его равномерный блеск простирался до самой горной гряды. Гор почти не было видно, лишь смутные очертания вершин, гигантских пальцев, направленных в пространство, — они указывали людям, какой путь для них непреодолим. Домишко был обыкновенный, в классическом альпийском стиле, с двумя узкими окнами не совсем правильной формы. Две кошки играли, царапаясь и ласкаясь, сливаясь в разноцветный клубок. Кажется, только кора на стволах, очень древняя, свидетельствовала о времени, которое пролегло между обилием вечной воды и обилием цветов, умирающих не утратив своей красоты.