В молодые годы Фомичевы успели обстроиться и на пенсии жили безбедно. Усадьба у них богатая. Надумай хозяева кинуть Индигирку и уехать на материк, — не скоро и покупатель дома сыщется.
Фомичев двор с улицы не обозреваем, загорожен дровяником и островерхим гаражом из листового железа. В холода там зимует «Москвич», в летние месяцы загаженный куриным пометом.
Сам Фомичев на «Москвиче» не ездит — возраст. Но молодится, еще румяный, с лукавыми глазами и сальными на баб, и золотого нательного крестика на цепочке от людей не скрывает. Медвежеват видом, носит джинсы шестидесятого размера и любит выпить.
Тетка Валя намного моложе своего Фомичева и на голову выше его. Когда Митькины рубахи полощатся на ветру, то кажутся распашонками рядом с ее халатами. На «Москвиче» по райцентру разъезжает она и собирает пищевые отходы для свиней. В пятиэтажках обходит подъезды рано утром. За эти походы люди окрестили ее «наказанием господним». Окрестили за полчища мух, которые не видны при движении «Москвича», но возникают сразу же, как двигатель глушится и открывается багажник. В дождливую погоду мухи, сопровождающие Фомичиху, из подъездов не возвращаются, проникают в квартиры…
Райцентр на Индигирке не велик. И все-то здесь про всех известно. Свиней на продажу люди выращивали, не в таких количествах, как Фомичевы. Сало и мясо на их дворе доброе и недорого — когда другие на рынке драли за обрезки и оскребыши семь шкур с покупателя.
По сорока годов в поселке мало кто живал, и потому тетку Валю знали такой, какая она есть сейчас. В «Москвиче», просевшем под пудами ее тела, крикливую матершинницу в замызганном халате и в сопровождении мух. Поговаривали, что сколотила Фомичиха на свиньях капитал неприличный для простого даже смертного северянина — потому и звали ее за глаза «миллионершей».
Дед Митька свиней вообще не касался и дохода с них не имел. Ел мяса вволю — и то ладно. Его производством была баня, что стояла в глубине подворья, готовил он и много веников. Русской березы на Крайнем Севере нет — растет кустарником. Но рядом с Усть-Нерой — за Аэропортом — напротив Пионерского лагеря березы росли и самые настоящие. Там Митька и заготавливал веники для своей бани.
Осенью соседи Фомичевых засобирались на материк. Дом уже продали старательской золотодобывающей артели под общежитие, распродалась и вся мебель. Один сервант все дожидался покупателя. Тетка Валя Фомичиха решила этот сервант сторговать.
А сервант ореховый — взор тянул. Не побит, не поцарапан, в зеркалах. Держи там хрусталь… все это имелось у Фомичихи в избытке, два своих серванта в разных комнатах посудой дорогой забиты. Хотелось бабе третий сервант на кухню.
Стоял этот продаваемый сервант в пустом и гулком доме будто удивленный диковинный зверь среди узлов с барахлом, накрытых сиреневой скатеркой. Ключики латунные в выдвижных ящичках, как золотые, поблескивают.
Бабы торговались. Фомичевские мухи по стеклам серванта ползали, на зеркалах крап оставляли, обживались…
— КрасавЕц… — Оглаживала блескучие ореховые поверхности Фомичиха. Но денег жалела. Раздвигала — задвигала массивные стекла:
— Кыш! — шпыняла незлобиво мух.
Дед Митька маялся у кухонного стола и косился на недавние закуски, особенно раздражал малосольный огурец.
— Брать — так што пустое молоть?! — окоротил Митька бабий пыл.
Попробовали приподнять сервант. Такое дело оказалось непосильным. Нужны были крепкие молодые руки. Дед Митька прикинул, что топится баня, и мужики для такой работы вечерком найдутся. Поэтому порешил:
— Нехай стоит…
На баню к Фомичевым народ тянулся самотеком. В райцентре баня не работала: пришла в негодность несущая конструкция. За последнюю пятилетку отстроили райком, видом похожий на раскрытый том «Капитала». Новый узел связи, вторая очередь больницы закончена, новая типография. Райцентр хорошел, строилась и новая баня.
Хоть и бедовал народ без мытья в частном секторе, мыться все же люди мылись. Летом обходились времянками при теплицах, на автобазе сауна с бассейном исправно посещалась избранными. В холода же на всю округу топилась баня только у Фомичевых. Поэтому с октября, покуда снега еще нет и пыльно, а времянку не вытопишь, шел народ группками и в одиночку в «Лунный городок» за Пивзаводом, далее лес до реки Индигирки, откуда на поселок и нависала луна. Поэтому и прозвали эту часть поселка — «Лунным городком».
Дед Митька припасал веников за сотню.
Был не скупой и этим пользовались. Тетка же Валя разорялась:
— Бизнес можно делать на бане! А ты, холуй старый, собираешь всякое блядво, да ешшо и спины им паришь нашими же вениками. В городах, вон, за веник — какие деньги люди платят. А здесь — Север!
— Цыть ты, — отбрехивался Фомичев. — Комбикорм твоим свиньям тоже не с неба сыпется. Так что молчи, дура.
— Ага, дура, — свирепела тетка Валя. — Прынцесса твоего Брыткова, как моется? Так ей двух бочек не хватает! И чо там мыть?! Чо мыть — из бани по три часа не выгонишь!
Брытков командовал Индигирским СМУ. Баню эту они с Фомичевым выстроили, пока дед Митька прорабом там работал. Тетка Валя — Брыткова побаивалась. Не лаялась и с его женой, но за глаза материла последними словами. Она всех материла. Фомичиха любила слова похлеще дедовых веников. И была по этой части большим специалистом.
