Звезды на росстани

Шло обычное совещание по подведению квартальных итогов, совещание, в которых нет недостачи ни числом, ни видом и которые обязательно следует высидеть из минуты в минуту, делая вид, будто принимаешь активнейшее участие. Человек, руководивший собранием людей, не притерпелся еще к своей, председательской роли, не удостоился чести быть прозаседавшимся и потому гнал собрание, как на вороных, выигрывал минуты людского времени. Это был довольно еще молодой человек, вынужденный командовать сидящими перед ним седоусыми, немногословными мастерами, перед которыми все мы когда-то, всяк в свои сроки, вытягивались в струнку.

Впрочем, в сторону теперь и объездные дороги, и прочую недоговоренность. Принимая достойную мину и, в соответствии с моментом — торжественную осанку, ваш покорный слуга, собственной персоной восседал на председательском стуле директора. Великодушно предоставлял слово, кивал в знак полного или частичного согласия с выступающим, отпускал реплики и в особых моментах постукивал по столу карандашом. Кажется, все делал, что в таких случаях полагается делать.

Кажется. Но за четыре года я-таки не научился изображать всезнайство на своем лице. Не знаю — говорю: не знаю. Хочется вникнуть, понять что к чему — вечный поиск рабочего, выбившегося в интеллигенты. Коллеги мои покачивают головой и говорят, что это не нужно, и я не могу не ощущать неловкости за неумение пользоваться готовым опытом.

Да, но какой опыт, ведь директоров не готовят, стало быть, он у каждого свой.

Выступает молодой человек, Владимир Константинович. Володя Вишневский. Умен, с добрыми задатками души, однако же в плену парень у честолюбия. И говорит. Говорит, как пишет. Вообще-то, он выше пустого препровождения времени. Выступленья такого рода напоминают произведенье искусства, где всякий жест, даже и пауза — все ведет к сокровенной цели, не лишенной, правда, своекорыстия. Цитатами сильных мира они припирают тебя к стене за равнодушие к их персоне…

Красно говорит. Будто неизведанная дорога, где то и дело поразит тебя своим видом внезапно открывшийся плес реки или распадок с журчащим на дне ручьем и ветхим, покосившимся мостиком; а то вдруг за леском распахнется во всю ширину и длину, сколько глаз видит, приречный луг со свежей, не просохшей еще кошениной во все концы, а ты все дальше, дальше, и чем кончится неизведанная сия дорога, какая дальше, за очередным поворотом, откроется перспектива — один только бог знает.

Аргументация. Тонкая, как паутина, того гляди порвется. Прозрачные намеки на личные свои заслуги. Интересный, в общем-то, мастер Володя Вишневский. Называет себя современным, подчеркивает это слово, делая на нем акцент.

— Общая сумма баллов, — без обиняков выкладывает он, — говорит сама за себя. Пора присудить нам… группе, не мне лично, первое место. Поощрить учащихся за их ударный труд. Это им добавит сил и уверенности. Да и мастера, — хитро улыбается Володя Вишневский, — хватит держать в черном теле. Или мы не заслужили первого места?

Ну, да. Скромность по боку. Закончена речь, тем не менее, обыкновенным человеческим слогом.

Лариса Васильевна кивает головой: согласна с его доводами, согласна присвоить ему звание «лучший мастер», а группе — первое место. Изящный Володя — ее привязанность, материнская слабость, я бы сказал, потому шпильки в адрес Володи, кажется, оскорбляют слух моей заместительницы по воспитанию.

— Как ты выполнил производственный план?

Это уже серьезно.

— На сто двадцать процентов, а что? Лариса Васильевна приводила цифры.

Встревожен. Нервничает. Или «плачет» его первое место?

— А как? На какой работе? — неотступный, давно знакомый мне голос.

— А на какой бы ни было. План перевыполнен — значит, баклуши не били.

— Но группа на ремонте тепловозов, как это какая бы ни была? — это уж я не усидел тихо-мирно. Для меня было неожиданностью, что план в группе выполняется любыми средствами.

Вот так, товарищ директор.

— Вы учите работать не вообще. Готовите специалистов по обслуживанию локомотивов.

— Вот именно!

Все тот же, давно знакомый мне голос. Старейший мастер. Не верю, будто директору, как и всякому педагогу, свойственно ровное, одинаковое отношение к каждому. К этому человеку я никогда не останусь равнодушным.

Не одна забота о качестве затронула душу немногословного человека, состарившегося на моих глазах. Вторым в списке, если брать те же баллы, шел его друг, такой же участник войны, как и он сам. Воронов шел вторым. Вон он у окошка сидит, на самой «камчатке». Опустил книзу, как у запорожского казака, седеющие усы. В свободную минуту, случается, подтрунивают друг над другом, бывает, и поругаются, но друг за друга — горой. За себя неудобно, а за друга — откуда берется красноречие?.. Ну, тут немного и надо: приосадить этого удачливого молодца, набравшего баллы правдами и неправдами, — и все в порядке. И Воронову — первое место.

Учителя, главным образом, молодые учительницы поддерживают Володю Вишневского, симпатии их на стороне молодости и — что уж говорить! — Володиной ловкости. Я пробую доказать, что баллы — это не все, не они одни решают дело, но с места — удивленные голоса: для чего же составляется положение о конкурсе? Что оно — пустая бумага?