Дом притаился метрах в тридцати от озера. Под мохнатыми шапками старых сосен он казался игрушечным. Летом от его дверей к воде сбегали тропинки. Теперь их занесло снегом и склон был чист, как контрольно — следовая полоса на тихой заставе.
Недалеко от дома, прислонившись спиной к дереву, стоял человек. Сыпавшая с ветвей мелкая снежная пыль беззвучно оседала на его шубу, серебрила прямые жесткие волосы. И трудно было понять, что сильнее искрится на солнце: седина или нерастаявшие обломки снежинок.
Николай Васильевич Санин стоял и смотрел на противоположный берег Валдайского озера. Там, по другому краю снежной равнины, протянулась полоска пршлогоднего камыша, за которой зябко жались друг к другу облетевшие кусты и деревья. А чуть левее и дальше, на острове, в просветах между готическими шпилями елей виднелись луковицы куполов Иверского монастыря.
Если бы кто‑то из знакомых Николая Васильевича видел его сейчас, то просто не поверил бы своим глазам. Отдыхающий Санин, Санин, вот уже около часа праздно любующийся зимним пейзажем, факт такой же невероятный, как пришельцы, телепатия или победа нашей сборной на чемпионате мира по футболу. Тем не менее Николай Васильевич Санин стоял на высоком берегу, разглядывал темные точки рыбаков на белом снегу и решительно ничего не делал. Давалось это нелегко — ему здесь всегда отлично работалось, а приезжать случалось все реже, особенно в последнее время. Однако Санин никогда не нарушал традицию, даже здесь. В этот день, единственный день в году, он не работал. Он вспоминал. Воскресенье, 17 января 19.. года. Этот день Николай Васильевич Санин запомнил на всю жизнь, запомнил в мельчайших деталях…
Тогда он очень устал и хотел спать. Ноги гудели. Николай ходил на охоту, но неожиданно для себя заблудился в, казалось бы, знакомых местах и попал домой уже затемно. За день он основательно промерз и, что самое обидное, так и не сделал ни одного выстрела. В общем, как говорил в таких случаях его друг Паша, поохотился: убил время и ноги. Он даже не нашел в себе сил пойти в клуб, хотя Паша, приехавший домой на выходные, очень просил Санина составить ему компанию. Но перед тем как лечь Николай имел глупость выпить стакан горячего, крепкого чая и теперь никак не мог уснуть. Наверное, было очень тихо. Даже для такого небольшого поселка. Только время от времени стучали разбивающиеся о подоконник капли. Оттепель.
Он долго ворочался, все о чем‑то думая, гнал мысли, зевал и вновь начинал думать. И вот, наконец, большой невидимой бабочкой над ним завис сон. Еще чуть — чуть — и он накрыл бы Николая своими цветными легкими крыльями, но в подоконник ударила крупная капля, и сон испуганно отлетел в сторону. Санин поморщился от досады.
И опять в его голове закружились обрывки мыслей: что завтра надо сходить в баню, что он свинья, потому как долго не отвечает на письма, что послезавтра на работу, а так не хочется, и как было бы хорошо на той неделе съездить в Ленинград. Потом промелькнула мысль о том, что не следовало, наверное, пить такой крепкий чай. Дальше уже ничего не мелькало, потому что Николай Санин спал.
Телефон брызгал нетерпеливыми, короткими звонками. Николай проснулся сразу, но, подавив первое желание броситься к аппарату, лежал не открывая глаз и изо всех сил старался вернуться в теплую весну Приэльбрусья, куда за эти несколько минут его успел перенести сон.
Телефон звенел не переставая.
— А, чтоб вас всех, — зевая пожелал Санин. — Сколь — ко сейчас? — Он поднес руку к лицу. В темноте мелькнули светящиеся стрелки часов. — Без четырех двенадцать… Ну их, не буду подходить.
Он натянул одеяло на голову. Приглушенный одеялом звон раздражал еще больше.
— Ну, люди… — Санин вскочил и со словами: — Междугородняя, что ли? — босиком прошлепал в холодную прихожую. — Да!.. — хрипло рыкнул он в трубку.
— Здравствуйте, — вежливо поприветствовал его женский голос, — это Николай Васильевич?
— Ну, я.
— Ваша фамилия Санин?
— Нет, Гоголь, — начал выходить из себя Николай.
— Мы вас убедительно просим, пожалуйста, пригласите Николая Васильевича Санина. Он должен быть где‑то рядом. Это его телефон. Ошибка исключена.
— Ну, я это, я, дальше что?
— Николай Васильевич, мы рады сообщить вам, что наступающий через две минуты день — семнадцатое января тысяча девятьсот… года — будет вашим Звездным Днем.
Санин с детства не любил такие вот телефонные штучки, а здесь еще разбудили, на холод вытащили…
— Иди‑ка ты, знаешь куда?!. — жутким голосом предложил он. — У всех нормальных людей звездная ночь на дворе. Идиотка. — В сердцах Николай грохнул трубку на рычаг.
Аппарат испуганно звякнул. Санин понял, что перестарался. Снял трубку, гудка не было.
— Этого еще не хватало, — проворчал он.
Не зажигая света прошлепал на кухню. Там, в поисках стакана долго шарил рукой по посудной полке, пока с нее что‑то не сорвалось и вдребезги не разбилось в раковине.
— Да чтоб вас всех разорвало, — искренне пожелал он, — по миру человека пустят!
Николай нащупал на плите чайник, сделал несколько больших глотков прямо из носика. Вода давно остыла и от нее стало холодно в животе.