– В этом ограблении есть нечто странное и загадочное, Кеннеди! Забрали именно ту вещь, которой я больше всего дорожу, – древний перуанский кинжал.
Профессор Аллан Нортон, заглянувший рано утром в лабораторию детектива Крэга Кеннеди, был крайне взволнован.
Надо сказать, что Нортон, как и Кеннеди, был одним из самых молодых сотрудников факультета, однако успел заслужить репутацию выдающегося археолога и исследователя Южной Америки.
– Совершенно не понимаю, как воры проникли в южноамериканскую секцию музея, – торопливо продолжал он. – Но раз уж все-таки проникли, почему не взяли самые ценные реликвии, которые я привез из последней экспедиции? По-моему, все указывает на то, что у преступников имелась четкая цель и они заранее хорошенько продумали свою вылазку.
– Больше ничего не пропало? – спросил Крэг.
– Ничего, – ответил профессор. – В этом-то и заключается самое странное… На мой взгляд. Кстати, кинжал весьма необычный. Очень ценная вещь, потому что на клинке его выгравированы кое-какие любопытные письмена инков. В экспедиции у меня не хватило времени, чтобы их расшифровать, к тому же надписи едва различимы – все-таки металл очень старый. Но теперь я распаковал весь багаж и как раз собирался заняться расшифровкой… И тут в музей проникают воры – и экспоната как не бывало! Знаете, Кеннеди, это недопустимо – чтобы в университетский музей вламывались вот так.
– Разумеется, – охотно согласился Крэг. – Вы не возражаете, если я осмотрю место преступления?
– Именно этого я и хочу! – радостно воскликнул Аллан.
Втроем мы покинули лабораторию и двинулись через кампус к музею, продолжая обсуждать странное исчезновение кинжала.
Нортон был высоким, худощавым, жилистым – именно такими многие и представляют себе исследователей, работающих в тропиках. Резкие черты его лица говорили об остром, проницательном уме и крепкой жизненной хватке. И такая хватка у него действительно была. Аллан поступил в колледж на пару лет раньше Кеннеди – без посторонней помощи, почти без пенни за душой. Учился и делал научную карьеру он тоже сам, зарабатывая всеми доступными средствами – ему приходилось и работать официантом, и репетиторствовать. А теперь этот человек являл собой блистательный пример интеллектуала, обязанного всем, чего он добился, только своим личным качествам. Он обладал не меньшими познаниями, чем его коллеги из семей потомственных ученых, и при этом был так практичен, будто занимался производством и торговлей, а не археологией и музейным делом.
Мы вошли в красивое здание из белого мрамора, обращенное фасадом к университетской библиотеке (которую, кстати сказать, воздвигли на пожертвования, собранные благодаря дару профессора Нортона убеждать богатых попечителей). Кеннеди тут же приступил к осмотру секции, посвященной Латинской Америке, – и ничто не могло укрыться от его взгляда.
Я тоже внимательно оглядывался по сторонам. Тут были сокровища Мексики и Перу, привезенные из всевозможных романтических уголков удивительных южных стран: блоки порфира с греческим прямоугольным орнаментом, иероглифы из Милты, медные топоры и гончарные изделия из Куско, обтесанные камни и мозаика, кувшины, чаши, вазы, маленькие божки и огромные жертвенные камни, древние реликвии, напоминающие о наследии ацтеков и инков – даже на беглый осмотр всей экспозиции ушли бы часы.
Но, следуя за Крэгом, я не забывал, что из всего этого изобилия вор выбрал только один предмет, не самый значительный с виду, – кинжал. Предмет, которым Аллан дорожил потому, что на клинке имелись еще не изученные им письмена.
Хотя Кеннеди осматривал все терпеливо и тщательно, он, похоже, не нашел ничего, что помогло бы раскрыть тайну ограбления. Тогда он переключился на другие части музея. Глядя, как мой друг медленно переходит с места на место, я заметил, что особенно его интересуют углы и пространства за шкафами. Понятия не имею, что он хотел там найти.
Двигаясь по музею все дальше, мы добрались до египетской секции. Тут Кеннеди вдруг остановился перед саркофагом, стоймя прислоненном к стене. Даже при свете дня эта штука выглядела жутковато. Без всякого почтения к древней святыне Крэг отодвинул каменную крышку и пристально вгляделся в открывшиеся ему темные глубины. Мгновение спустя он опустился на колени и стал внимательно изучать недра саркофага с помощью карманной лупы.
– Думаю, с этого можно начать, – удовлетворенно заметил он, поднимаясь.
Мы вопросительно взглянули на друга, и он указал на едва различимые отпечатки ног в пыли, покрывавшей основание саркофага.
– Если не ошибаюсь, вор попал в музей в дневное время и, улучив подходящую минуту, спрятался в саркофаге. Он, наверное, оставался в нем до тех пор, пока музей не заперли на ночь. А после закрытия он мог не спеша взять все, что угодно, прячась лишь во время редких обходов ночного сторожа.
Крэг снова присел на корточки.
– Посмотрите, – показал он, – тут в пыли видны отпечатки подошв с гвоздями на каблуках. Мне нужно сравнить эти отпечатки с отпечатками из коллекции, которую я собрал, следуя методу бессмертного Бертильона
