В.Г.Е. и моим друзьям К.Х. и Г.С.Л я посвящаю эту книгу
Это не аллегория и не сказка, а История, которую надо читать ради нее самой.
Все имена я пытался писать как можно проще. В имени Карсё ё — длинное, в Крозеринг о — короткое и ударение на этот слог; в Корунд — ударение на первый слог, в Презмира — на второй, в Брандох Даха — второй и четвертый, Горис — на последний; Кориниус рифмуется с Фламиниус, Гелинг с селинг, Ла Фириз с дезире из, х — всегда горловое, как в лох.
Э. Р. Э.
Перевод с английского А.Вироховский. 23/08/2010-12/12/2010
Первое издание оригинала: март 1922.
9 января 1922 г.
Над быстрой речкой верный Том
Прилёг с дороги отдохнуть.
Глядит: красавица верхом
К воде по склону держит путь.
Зелёный шёлк — её наряд,
А сверху — плащ красней огня.
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня.
Её чудесной красотой,
Как солнцем Том был ослеплён.
— Хвала Марии Пресвятой! —
Склоняясь ниц, воскликнул он.
— Твои хвалы мне не нужны,
Меня Марией не зовут.
Я — королева той страны,
Где эльфы вольные живут.
Побудь часок со мной вдвоём,
Да не робей, вставай с колен,
Но не целуй меня, мой Том,
Иль попадёшь надолго в плен.
— Ну, будь что будет! — он сказал. —
Я не боюсь твоих угроз! —
И верный Том поцеловал
Её в уста краснее роз.
Томас Рифмач
БЫЛ человек по имени Лессингем, который жил в Вастдейле, в старом низком доме, стоявшем в старом сером саду, заросшим тисами, которые еще саженцами видели нашествие викингов на Коупленд. По краям сада цвели лилии, розы и шпорник, а на клумбах перед подъездом бегонии, большие как блюдца, красные, белые, розовые и лимонные. На стены карабкались жимолость, ломонос, факельные лилии и ползучие розы. Толстые стволы деревьев росли и за садом, везде, кроме северо-востока, где можно было видеть одинокое озеро и, за ним, высокие горы: могучий Габель поднимал увенчанную скалами голову к небу из-за прямых и чистых очертаний Скризов.
Холодные длинные тени тянулись к теннисному корту. Воздух светился золотом. На деревьях курлыкали голуби; два зяблика играли на ближайшем столбе сетки, по дорожке бежала маленькая трясогузка. Через открытую стеклянную дверь, выходящую в сад, можно было увидеть столовую, обшитую старым темным дубом с якобианский столом, на котором стояли вазы с цветами, серебряная посуда, стеклянные бокалы и веджвудские тарелки со сливами, персиками и зеленым мускатным виноградом. Лессингем лежал в гамаке и через голубой дым послеобеденной сигары глядел на розы "Слава Дижона", теснившиеся около окна спальни. Рукой он держал ее руку. Это был их Дом.
— Не закончить ли Ньяля? — спросила она.
Она взяла тяжелый том с выцветшей зеленой обложкой и прочитала: — В ночь на воскресенье, за двенадцать недель до зимы, Хильдиглум вышел из дому и услышал сильный грохот. Ему показалось, что земля и небо трясутся. Хильдиглум посмотрел на запад и увидел там огненный круг и в нем человека на сером коне. Этот человек скакал во весь опор и быстро пронесся мимо. В руках у него была пылающая головня. Он проехал так близко от Хильдиглума, что тот мог хорошо рассмотреть его. Он был черен как смола. Он сказал громким голосом такую вису:
Скачет мой конь —
Влажная челка,
Иней на гриве,
Зло я несу.
Горит головня,
Отравы полна.
Козни Флоси —
Огонь на ветру.
Козни Флоси —
Огонь на ветру.
Хильдиглуму показалось, что он бросил головню на восток, в горы, и там вспыхнул такой большой пожар, что гор не стало видно. Хильдиглуму показалось затем, что он поскакал на восток, в огонь, и там исчез. Затем Хильдиглум вошел обратно в дом и долго лежал без чувств, прежде чем снова пришел в себя. Он помнил все, что увидел, и рассказал своему отцу, а тот велел ему рассказать Хьяльти, сыну Скегги. Хильдиглум поехал и рассказал ему.
— Ты видел призрак, — сказал Хьяльти. — Это не к добру[1].
На какое-то время наступила тишина, а потом Лессингем внезапно предложил: — Что ты скажешь, если этой ночью мы поспим в восточном крыле.
— В Комнате Лотосов?
— Да.
— Прошлой ночью мои косточки очень устали, дорогой, — ответила она.
— Что ты скажешь, если я пойду один? Я вернусь к завтраку. Я бы хотел, чтобы моя дама пошла со мной, но мы сможем сходить опять, когда луна пойдет на убыль. Моя лапочка не испугается, а?
— Нет! — засмеялась она. Но ее глаза расширились, а пальцы стали играть с цепочкой от часов. Спустя какое-то время она опять заговорила. — Я бы хотела, чтобы ты пошел попозже и взял меня с собой. Здесь все так странно: и Дом и вообще все; я так это люблю. Но, в конце концов, в Комнате Лотосов можно пробыть очень долго, иногда несколько лет, даже если ты вернешься завтра утром. Я бы хотела, чтобы мы пошли вместе. Тогда, если что-нибудь случится, то мы оба влипнем, и не важно, насколько сильно, ведь так?
— Мы оба что? — спросил Лессингем. — Я боюсь, что твой язык… это не то, что бы мне хотелось.
— Ты сам учил меня! — сказала она и они рассмеялись.
И они сидели, пока тени на наползли на корт и деревья, а высокие каменные плечи гор не загорелись под лучами заката. — Если тебе захочется прогуляться по склону горы, — сказал он, — сегодня ночью можно увидеть Меркурий. Мы можем взглянуть на него сразу после заката.
