Нынешний день заканчивается относительно благополучно, слава тебе, боже. Откуда следует? Да посмотрите на славноизвестного хозяина таверны 'Серебряный олень'! Что, не понятно? Ну как же, уважаемый господин Йарин до сей поры не попытался вытянуть меня поперёк организма мокрым полотенцем и даже дважды накормил за работу. На его месте я бы такую работницу выставила за дверь без выходного пособия. Мало того, что молчит с утра до вечера - то ли дура от рождения, то ли глухонемая - так ещё и пользы особой не приносит, разве что с тряпкой управляться горазда.
Трактирную стойку отмыла любо-дорого посмотреть, полы отмывает начисто, воды не жалеет и руки запачкать не боится. А ещё вон матушку Анеи смогла удержать, когда старуха сознания лишилась и едва полголовы не снесла о каменную стенку амбара. Страшновата сия девка, что правда, то правда. Полагаю, именно такие речи ведут посетители трактира, когда во все глаза таращатся на странную работницу. Сами они тут странные, рожи такие, что хочется кирпичом поприветствовать каждого третьего посетителя благословенной таверны, а каждого второго осенить крестным знамением.
Я сижу на заднем крыльце, уронив голову ниже плеч и разглядываю распухшие красные ладони, сморщенные от воды, а заодно и мои собственные косолапые ступни в стоптанных опорках. Уже почти месяц я работаю в заведении уважаемого господина Йарина, чтоб ему всю оставшуюся жизнь хорошо и легко дышалось и до сих пор не могу понять того языка, на котором господа тутошние обитатели изволят беседовать.
Ровно тридцать дней я таскаю по этой таверне тряпку! Десять дней ушло на то, чтобы объяснить работяге Марису, истопнику, грузчику и вообще 'мальчику-за-всё', как именно я вижу поломойный инструмент, называемый на планете Земля шваброй. Рисунок инструмента, изображённый на песке, мало что добавил к моему мычанию, сопровождаемому почти неприличными жестами. Но на исходе десятого дня, благодарю тебя, Творец, мне была явлена самая настоящая швабра, украшенная резьбой по рукояти.
Так что теперь я изображаю уборщицу в этом учреждении общепита за еду и кров. Кровом считается каморка два на два метра, в которой установлена 'настоящая кровать' с жёстким тюфяком и рваным плащом господина Йарина в качестве одеяла. А ещё стоит огромный табурет, на котором можно спать, если свернуться калачиком.
Хозяин называет меня 'Экрима', и я подозреваю, что это переводится со здешней мовы на русский язык как 'эй ты, немая' или 'эй, страшила'. Сам Йарин очень похож на хорошо откормленного Будду, впавшего в транс по поводу несовершенства этого мира. Он обычно сидит за стойкой, ухмыляясь собственным мыслям, с привычной плотоядно-отстранённой улыбкой истинного Будды.
Рожа у господина Йарина выглядит совершенно осоловевшей от духоты, и дурак непременно решит, что хозяин ничего не замечает и вообще плохо считает денежки за обслуживание. Ага, ждите! Одну из служанок он выгнал взашей, ибо девчонка осмелилась зажать грошик из оплаты за фирменную похлёбку. Мамаша служаночки в ногах валялась, и должно быть, пыталась как-то ещё достучаться до сердца хозяина. Но увы, в ливере хозяина сердце не обнаружено. Наверное, при рождении этот орган инсталлировать позабыли, зато жадности отвесили полной мерой.
Двухразовое питание и кров достаётся мне немалой ценой. Каждое ведро и без воды на три-четыре килограмма, затянет да водички в нём литров шесть будет, да побегай от колодца к таверне - это, считай, метров двадцать, да оттащи ведро с грязной водой до сточной ямы и это ещё метров пятьдесят.
А что делать? Выдернуло меня из родного мира и неизвестно зачем перекинуло в эту страну. В новой реальности я получила отчего-то иное тело, слава Творцу, женское. А вместе с телом обрела кучу проблем и главная состоит в том, что никто не торопился ознакомить меня с языком, обычаями, и этикетом страны неведомой.
Да, вот так оно и было. Засыпаешь в собственной кровати после очередного похода с внуком по киношкам, а просыпаешься в теле какой-то тётки, облачённой в старенькое платье и в незнакомую обувку из кожи неведомой твари. А уж если прибавить к перечисленному, что очухалась я с обрывком верёвки на шее и лёжа под телегой, а ещё добавить, что вокруг орали, звенели железками и бегали бородатые мужики в кольчугах, а где-то в стороне истошно ржали лошади и хриплые голоса выкрикивали невнятные команды на идиотском языке...
Как меня там не пришибли, не знаю, но обмочилась я с перепугу сразу же! Смутно припоминаю как выползла из-под телеги и тут же запуталась в каких-то тряпках, а затем еле выдралась из окровавленной мешанины неведомого генезиса, то ли ошмётков порубленных тел, то ли просто крови, тряпья и жидкости с резким запахом. Попутно выдала на-гора не то обед, не то завтрак. Это действо заняло столько времени, что грешным делом подумала, что желудок выскочит через горло. После чего уползла далеко в какие-то кусты и вырубилась, не выдержав напряжения момента.
... На место побоища я набрела случайно через день после того, как очнулась под кустом. Зрелище растерзанных тел потрясало - дохлые лошади, художественно перемешанные с землёй, травой и тележным брусом, не опознаваемые, но явно человеческие останки, полчища трупных мух, неизвестные животные-падальщики размером с куницу и такие же вертлявые. Меня колотило так, что руки-ноги толком не слушались, поэтому обходила я это милое местечко практически на четвереньках и с большой осторожностью. Не хотелось соваться в это месиво, но пришлось, поскольку окровавленная одежда на мне воняла и топорщилась колом, обувь же заскорузла, ломалась и натирала ноги до кровавых волдырей.