Существуют люди, питающие страсть к собиранию редкостей — более или менее ценных, в зависимости от их средств. У меня тоже имеется такая коллекция, но скромная, как это обычно бывает вначале.
В нее входит моя первая драма, написанная в гимназии на уроках латыни… затем несколько засушенных цветочков, которые придется заменить новыми, затем…
Кажется, больше ничего и нет, кроме одного очень старого и ветхого жилета.
Вот он. Перед у него выцвел, а спина протерлась. Он весь в пятнах, на нем недостает пуговиц, а на одной поле у него дырочка — по всем признакам, прожженная папиросой. Но всего любопытнее в нем — хлястики. Тот, к которому прикреплена пряжка, укорочен и пришит к жилету совсем не по-портновски, а второй чуть не по всей длине исколот зубчиками пряжки.
Едва взглянув на них, догадываешься, что владелец этого одеяния день ото дня худел и, наконец, достиг той степени худобы, когда жилет становится ненужен, зато появляется настоятельная необходимость в застегивающемся под самую шею фраке из магазина похоронных принадлежностей.
Признаться, сейчас я охотно уступил бы любому эту суконную тряпку, которая мне даже немножко мешает. Шкафов для коллекции у меня пока еще нет, а держать этот многострадальный жилет вместе со своими вещами мне не хочется. Однако было время, когда я отдал за него значительно больше, чем он стоил, и, пожалуй, заплатил бы еще дороже, если бы со мной поторговались. В жизни человека бывают минуты, когда ему хочется видеть вокруг себя вещи, навевающие печальные воспоминания.
Печаль свила себе гнездо не у меня, а в квартире моих ближайших соседей. Из своего окна я мог изо дня в день наблюдать за тем, что происходило у них в комнате.
Еще в апреле их было трое: муж, жена и девочка-служанка, спавшая, насколько мне известно, на сундуке за шкафом. Шкаф был темно-вишневый. В июле, если мне не изменяет память, их осталось двое: муж и жена, а служанка перешла к другим хозяевам, которые платили ей целых три рубля в год и каждый день варили обед.
В октябре осталась только женщина, совсем одна. Собственно, не совсем одна, потому что в комнате было еще много мебели: две кровати, стол, шкаф… Но в начале ноября распродали с молотка ненужные вещи, а у нее из всего мужнина наследства сохранился только жилет, который теперь принадлежит мне.
Однажды, в конце ноября, она позвала в опустевшую квартиру старьевщика и продала ему за два злотых свой зонтик и за сорок грошей мужнин жилет. Затем она заперла квартиру на ключ, медленно прошла по двору, в воротах отдала дворнику ключ, с минуту глядела на усыпанное мелкими снежинками окно, уже ставшее чужим, и скрылась за воротами.
Старьевщик был еще во дворе. Он поднял большой воротник своего балахона, сунул под мышку только что купленный зонтик и, закутав в жилет покрасневшие от холода руки, забормотал:
— Старье покупаю, старье!..
Я позвал его.
— Желаете что-нибудь продать? — спросил он, входя.
— Нет, я хочу у тебя кое-что купить.
— Вероятно, сударь, вам нужен зонт? — решил еврей.
Он швырнул на пол жилетку, стряхнул с воротника снег и с огромным усилием попытался раскрыть зонт.
— Неплохая штука! — приговаривал он. — Для такого снега нужен только такой зонт… я знаю, сударь, вы можете иметь совсем шелковый зонт, даже два. Но они хороши только в летнюю пору!..
— Сколько ты просишь за жилет? — спросил я.
— Какой жилет? — удивился он, вероятно подумав, что речь идет о его собственном.
Но вдруг он сообразил, о чем я говорю, и быстро поднял валявшуюся на полу тряпку.
— За этот жилет?.. Вы, сударь, имеете в виду этот жилет?..
А потом, видно, в нем проснулось подозрение, и он спросил:
— Зачем вам, сударь, такой жилет?..
— Сколько ты за него просишь?
Желтоватые белки его глаз сверкнули, а кончик длинного носа покраснел еще сильнее.
— Да рублик… сударь! — объявил он, развернув передо мной товар таким образом, чтобы показать все его достоинства.
— Даю полтинник.
— Полтинник?.. За такую одежку?.. Как можно! — тянул старьевщик.
— Ни гроша больше.
— Да вы шутить изволите, сударь!.. — сказал он, похлопывая меня по плечу. — Сами ведь знаете, сколько такая вещь стоит. Ведь это одежка не для малого ребенка, а для взрослого человека…
— Ну, если не уступишь за полтинник, так ступай. Дороже я платить не стану.
— Вы, сударь, не сердитесь! — смягчился старьевщик. — Совесть мне не позволяет отдать за полтинник, но я полагаюсь на ваше разумение… Скажите сами, чего он стоит, и я не буду спорить… Уж коли на то пошло, лучше я потерплю убыток, лишь бы вам угодить.
— Жилет стоит пятьдесят грошей, а я тебе даю полтинник.
— Полтинник?.. Ну, пусть уж будет полтинник!.. — вздохнул он, протягивая мне жилет. — Пусть уж я потерплю убыток, да почин будет… Такой ветер!..
И он указал рукой на окно, за которым клубились тучи снега.
Когда я потянулся за деньгами, старьевщик, видимо о чем-то вспомнив, вырвал у меня жилет и быстро обшарил его карманы.
— Что ты там ищешь?
— Может быть, я что-нибудь оставил в кармане, не помню! — самым естественным тоном ответил он и, возвращая мою покупку, добавил: — Накиньте, ваша милость, хоть гривенник!..
— Ладно, будь здоров! — сказал я, отворяя дверь.
