Преступником Сергей Козырев стал как бы случайно. После того как он заменил раковину — фаянсовую на титановую — соседу Рэму Тихому и тот за работу прилично выставился, все, собственно, и покатилось под горку.
Рэм, как мог, перед Серегой выпендривался, рисовался, словно перед ним сидел не безработный, потраченный жизнью человек, а внезапно нагрянувшая из Голливуда Николь Кидман. Он демонстрировал японский музыкальный центр с сенсорным управлением.
— Ну, Серый, заказывай — кого хочешь послушать: Высоцкого или Розенбаума?
— Допустим, про серых хищников… А к чему ты, интересно, это клонишь?
— А к тому, что я на этом пультике нажимаю кнопку и, не сходя с места, заказываю твоих хищников. И пока мы с тобой наливаем виски, все само собой включится и наладится…
И верно, пока Рэм ловко и даже как-то дерзко-красиво разливал по хрустальным рюмкам виски «Белая лошадь», «ящик» сам отыскал нужный кусок магнитопленки и вскоре в комнатах начался «отстрел волков».
Они выпили и закусили осетриной с майонезом. Затем Сергей подналег на крабий салат и оливки, которые булькали в красивой банке, c изображением райского уголка Средиземноморья.
— Ну, как? — поинтересовался Тихий.
— Как в Польше! — сжевывая дольку лимона, сказал Серега. Во рту у него сильно закислилось и, видно, это обстоятельство, помимо его воли, стащило с языка глупый вопрос: — А вот ответь, сосед, почему у тебя, в принципе, такого же как я, безработного кента, море разливанное всего, а у меня, бывшего ударника коммунистического труда, лучшего инструментальщика легкой промышленности, кавалера ордена…
— Стоп! Я все понял! — Рэм выключил музыку и вытер куском туалетной бумаги, рулон которой лежал тут же среди тарелок, сальный рот. — Чтоб ты знал, это одна из неразгаданных тайн природы, своего рода Бермудский треугольник, — по-доброму ухмыльнулся Тихий. — Но тебе я все же открою эту тайну, ты свой парень… Слышь, Серго, у меня потому все есть, что я в нужный момент оказался в нужном месте. Но тут тоже есть свой минус. Порой бывает очень обидно за таких, как ты, бедолаг. — Рэм позванивал серебряной вилкой по элегантному фужеру. — И за себя, между прочим, обидно: почему, например, я, умеющий жить человек, должен как диверсант маскироваться? Чтобы такие, как ты, Серый, и тебе подобные не обиделись и не побежали в экономическую или налоговую полицию…
— Ты что, сосед, рехнулся?! Чтобы я — в полицию!
— Ну не ты, так кто-нибудь другой, — Рэм поднял рюмку. — Но мне наплевать! Я в декларации укажу такой источник доходов, что комар хоботка не подточит. Например, наследство отца…
— Но ведь всему миру известно, что твой батя сутками не просыхал… Бутылки по пляжу сшибал.
— Эх, Серый, ты и есть серый. Да кто будет до этого копать? Батя давно по тому свету гуляет, а бумаги живут… Я десять лет отработал барменом — что клиент оставит, за то и спасибо. По зернышку клевал, кому от этого больно?
— Ты хоть мне это фуфло не гони! Что клиент ос-та-вит… — передразнил Козырев соседа. — Не что оставит, а что сам у клиента оттяпаешь. За зернышко, даже золотое, 600-й «мерс» не купишь… — кивок в сторону окна, за которым вызывающе бугрилась лоснящаяся холка «мерседеса».
Налитая до верху рюмка вибрирует в Серегиной руке. Около большого пальца заметен червячно-скрученный шрамик. И на лбу у него шрам — в детстве отец озвездил его за какую-то шкоду.
Серега:
— Я однажды сам был свидетелем, как в кабаке охмуряют. Вот представь себе… На четверых мы заказали по сто граммов, две порции сосисок, салат, ну и еще чего-то… Знаешь, сколько с нас содрали?
— А почему ты думаешь, что содрали? — спросил Рэм, закуривая кубинскую сигару. Но перед этим он ее надрезал крошечной, изящной золотой гильотинкой. — Может, так было по прейскуранту…
— Ага, было! Считать до трех умеешь? Четыреста граммов водки, сколько стоят? А две порции сосисок? Ну? Плюс к этому вчерашний напиток, позавчерашний салатик… — горячился Козырев.
Рэм помельтешил у него перед носом сигарой, отчего мозги у Сереги от дыма еще больше поехали набекрень.
— Да не порть ты, Серый, свои последние пролетарские нервы! Лучше опрокинь еще рюмочку виски… а хочешь — рома и запомни раз и навсегда — в наши рестораны ходит одна шушваль. Порядочному человеку там абсолютно нечего делать. Как, впрочем и на Канарах, куда я завтра лечу на «Боинге», в бизнес-классе. Устал я греться у чужого костра… — Рэм замурлыкал арию из «Мистера икса» и это у него неплохо получалось. — Оставляю на тебя хату, я тебе доверяю больше, чем себе…Присмотришь?
— Ну, спасибо, успокоил, — по-идиотски как-то заулыбался Серега, и во рту у него безнадежно тускло блеснула металлическая коронка. — Ну, раз одна шушваль, то у меня и голова не болит.
Выпили еще и еще — пили и пили.
В какой-то момент Рэм, раскрасневшийся, с притушенным для солидности голосом, спросил у Козырева — держал ли тот когда-нибудь в руках настоящий бриллиант?
— И не раз, — беззастенчиво соврал Сергей, ибо не хотел перед соседом быть последним шмаровозом.
— Но таких ты наверняка не видал и, будь спок, больше никогда не увидишь.
Тихий открыл дверцы бельевого шкафа, наклонился и выдвинул нижний ящик. Дважды, теряя равновесие, падал на копчик. Пошарил где-то в пустоте и достал коробочку: на синей атласной подушечке лежало кольцо и смущенно переливалось всеми пятью камушками. Козырев взял вещицу в руки и покачал ее на ладони, словно взвешивая. Выкамаривал из себя великого знатока самоцветов.
