На город опустилась ночь. Бархатным пледом, расшитым миллиардами звезд, укутала грязные улицы, пустые окна домов, выщербленные тротуары. Залила чернильной мглой лужи, оставшиеся от последнего дождя. Мир вокруг затих, разогнав по домам неугомонных людей. Свет в соседних домах давно погас. И лишь я стояла у окна, глядя в темноту, рисуя пальцами на стекле невидимые узоры. Мое любимое время. Эта ночная тишина дарила покой и безопасность, которых у меня не было днем. При свете дня все время нужно быть начеку, реагировать на всё за доли секунды, бороться за себя. Бояться, что не справишься. Не справляться. Днем окружающий мир слишком резкий — яркие цвета, громкие звуки, быстрые движения. День — это гонка на выживание. Ночь же прекрасна в своей тягучей тишине, где время теряет силу, замедляется. Ночью можно расслабить сведенные мышцы, разжать кулаки, выдохнуть, осознать, что пережила еще один день — справилась, не сдалась. Можно собрать силы для нового дня, который снова потребует борьбы.
А еще ночью спал он. Отец. И это радовало меня больше всего остального. Знаю, так думать нельзя, я плохая дочь — все это знаю — но ничего поделать не могу. Если он спит, значит, не начнет кричать. Значит, я не попадусь под горячую руку. Значит, меня не ударят. Так просто и так сложно одновременно. Нет, он бьет не всегда, только если расстроен, если я что-то сделаю не так. Все испорчу. Опять. Я его не виню, он растил меня один — мама умерла еще, когда мне было три года. Рак. Отцу пришлось справляться со всем самому. И он не вышвырнул меня, не сдал в органы опеки, за что я благодарна. Да, было тяжело, но мы справлялись. Отец несколько раз пытался завести отношения, но ничего путного не выходило. И он начал пить. Я тогда уже была подростком. Бывало, дома нечего было есть — я справлялась. Воровала. На рынке можно было незаметно стащить что-нибудь из фруктов или овощей, пока продавец занята другими покупателями. Я воровала только еду. Поймай меня кто на этом, могли понять, пожалеть — голодный ребенок. Украденные деньги мне никто бы не простил. Зато я стала сильнее, прошла школу жизни. В обычной-то школе училась кое-как. Замкнутая девочка в старой изношенной одежде, с голодным взглядом и повадками волчонка желания подружиться ни у кого не вызывала. Поэтому обошлось без друзей. Наверно, и хорошо. Меньше близких людей — меньше возможности получить нож в спину. Презрительные взгляды я научилась не замечать, на грубые шутки — не реагировать. Никто из них не мог по-настоящему меня обидеть. Это мог только отец — единственный близкий мне человек. Иногда он так внимательно смотрел на меня, и я знала, что он видит — мою мать. Я очень на нее похожа. Те же светло-русые волосы чуть ниже плеч, те же серо-зеленые глаза и хрупкая фигура. Ненавижу это. Ее ненавижу. За то, что бросила нас, умерла. Если бы она осталась, все было по-другому! Отец бы не пил, у нас была бы дружная, нормальная семья. Но она ушла! Не подумала о том, что оставляет меня одну, не подумала, как мне жить дальше. Не научила, не рассказала. Не полюбила. А теперь, как в наказание, каждый день, глядя в зеркало, я вижу там ее. Как на старой фотографии в гостиной. И отец видит. Видит ту, что бросила его с маленьким ребенком. Поэтому бьет. Не могу винить его за это. Это она во всем виновата.
За годы жизни с отцом я научилась некоторым правилам и трюкам, которые позволяют в большинстве случаев избежать оплеух и пощечин. Свести к минимуму встречи с ним, не спорить, не смотреть в глаза, быть тише воды ниже травы. Когда-то я пыталась избежать встреч с ним, допоздна гуляя по улице. Думала — если он заснет к моменту моего возвращения, то все будет хорошо. Какое-то время работало. Или я так думала. Но однажды отец устроил мне скандал, говоря, что я, как последняя потаскуха, шастаю по ночному городу. Тогда мне здорово досталось. Теперь к его возвращению я всегда дома. Исключения — моя работа. Мои смены в кафе заканчиваются в одиннадцать, что позволяет мне возвращаться домой, когда отец уже в своей комнате. Периодически, он проверяет меня около полуночи. Я притворяюсь, что сплю, и он никогда не будит. Это открытие было облегчением для меня, еще одной лазейкой — отец никогда меня не будит, если я сплю. Поэтому, если он пьян, я включаю «сонный режим». А если слышу его недовольное «Кэтрин!», то знаю, что у меня проблемы.
Я уже привыкла так жить. Часть ночи провести у окна или сидя на кровати, наслаждаясь тишиной и покоем, а затем утром отоспаться, ведь на работу только к обеду. Я не строю планов на дальнейшую жизнь. Не заглядываю вперед, пытаясь угадать, кем и где я буду через год, пять, десять лет. Не мечтаю о своей семье. Можно сказать, я вообще не мечтаю. Лишь иногда думаю о том, как бы сложилась моя жизнь, если бы мама не умерла. Но это лишь пустая трата времени. Мы имеем то, что имеем. И мне выпала такая жизнь — тяжелая, в борьбе за существование. Но могло быть и хуже.
Сон настиг меня внезапно, и также внезапно рассеялся от трели будильника. Новый день был отвратительно солнечным и ждал меня с распростертыми объятиями. Отца уже не было дома — он работал на стройке с раннего утра. Поэтому, я спокойно собралась, надела черные штаны с футболкой, собрала волосы в хвост и ушла на работу. Завтракала я всегда там, как и обедала, а иногда и ужинала. Для нас еда была с хорошей скидкой.
