День, когда Дэвид вернулся домой из глубокого космоса, стал великим днем для каждого землянина.
И долго будет этот день отмечен красным в календаре семьи Макквари.
Мы поехали в космопорт встречать его: я, Бэт, наша с Дэвидом сестра, только что окончившая колледж, и невеста Дэвида мисс Люишем. У мисс Люишем были хорошие родители, но не было денег, а у Дэвида было и то и другое. Мисс была из тех красивых пустоглазых бэби, коих отлично делают из бакелитовых чурок, — в точности как человек. Но Бэт находила ее потрясающей и часами насиловала свою внешность, пытаясь хоть отчасти приблизиться к этому недосягаемому идеалу. Однако все усилия оставались тщетными. Впрочем, несмотря ни на что, волосы Бэт все еще вели себя как настоящие волосы и даже раздувались ветром.
Космопорт был переполнен. Люди давно отвыкли изумленно раскрывать рты, услышав очередное сообщение о межпланетных перелетах, но звездные корабли все еще будоражили воображение, а люди, летающие на них, повсеместно считались героями. Говорили, что «Энсон—Макквари» побывал где-то в районе Плеяд, а потому встречать его собрались тысячи зевак. Мне вспоминаются трепещущие на ветру флаги и взволнованный голос какого-то оратора.
— Ну разве это не чудо? — сказала Бэт, безуспешно борясь с комком в горле. — И все это ради Дэвида!
— На этом корабле есть еще несколько человек, — заметил я.
— Ах, ты всегда такой противный! — огрызнулась она. — Дэвид — капитан и владелец корабля, он заслуживает такого приема.
— Вот оно что!.. — парировал я. — Впрочем, Дэвид наверняка думает то же самое.
Администрация пропустила нас через заграждения, я подтолкнул Бэт и мисс Люишем, которая поплыла вперед, как домашняя утка, норовя подойти поближе к телекамерам. В этот момент нас остановил женский голос, и Бэт, быстро повернувшись, крикнула:
— Марта!
От группы репортеров отделилась на редкость привлекательная молодая особа и подошла к нам.
— Я совсем обнаглела и злоупотребляю старой школьной дружбой, — заявила она.
Это нарочитое нахальство мне понравилось. Она явно напрашивалась на то, чтобы ее прогнали, и, наверное, мне надо было поступить именно так. К сожалению, в ту пору я не знал, какую роль суждено сыграть Марте Уолтерс во всей этой истории. Подумать только: одно грубое слово, один толчок — и все могло быть совсем иным.
Но откуда человеку знать события наперед?
Бэт пустилась в объяснения:
— Марта была на последнем курсе, когда я поступала, Раф. Помнишь, когда я хотела стать журналисткой?
Информация введена, рычажки памяти усиленно защелкали, и вот я уже говорю:
— Ах, так вы — та самая Марта Уолтерс, которая пишет портретные очерки для «Паблик»?
— Да. Это моя работа и хобби одновременно.
— Так вы напали на богатую жилу. С моего брата только очерки и писать.
Она склонила голову набок и внимательно меня оглядела.
— Думаю, это относится не только к нему. Подумать только, я никогда не слышала о вас.
— Я всеми позабытый Макквари, тот, что не был никогда в космосе.
Мы стояли на площади, в том ее месте, которое было специально забронировано для нашей семьи. Бэт болтала, мисс Люишем стояла как статуя, величавая и гордая, и эта светлоглазая подхалимка и втирушка Марта обдумывала вопросы и пыталась подыскать достойный повод, чтобы задать их.
— Вы — старше Дэвида?
— О! На тысячу лет.
— Вы Макквари, и вы не были в космосе? — Она недоверчиво покачала головой. — Это все равно что быть рыбой и отказываться плавать.
— Но он же не виноват, — вступилась за меня сердобольная Бэт. — Когда же появится корабль, Раф? Я просто не в силах ждать!
Я попытался понять, какого же все-таки цвета глаза у Марты.
Я было определил их как голубые, но вдруг — то ли от света, то ли еще от чего — они стали зелеными, как морская вода.
— Не может же быть, чтобы вас признали негодным к полетам, — посочувствовала она.
— Нет, дело не в этом: я разбился при посадке. Самолет был легкий, но грохнулся весьма тяжело.
— Раф был на полпути из Академии в космопорт, — печально сообщила Бэт. — У него уже имелись бумаги и все такое, и он был назначен в свое первое путешествие младшим офицером. Отец чуть не умер от разочарования. Раф — он же старший и все такое… Но у него оставался Дэвид.
— Понятно, — сказала Марта.
Она улыбнулась мне, но уже не нахально, а скорее заинтересованно.
— Я думала, что трость у вас ради шика.
— Так оно и есть, — рассмеялся я. — Думаю, мою семью больше всего раздражает, что здоровый как лошадь парень всюду таскает с собой эту штуку, намекая, что внешность обманчива и неизвестно, что будет завтра.
С «Энсоном—Макквари» поддерживалась связь по радио. Приходили сообщения о курсе, и репродуктор повторял их. Люди толпились вокруг, как свора гончих, трещали миллионы голосов, вытягивались шеи, напряжение росло. Башни Манхэттена мощно сияли вдали. Марта и я мирно разговаривали. По-моему, мы говорили о ней.
И тут поднялся страшный рев. Бэт завизжала мне в ухо. Несколько секунд пронзительный звук неистовствовал, а затем все смолкло, и небо треснуло, как разорвавшийся шелк. Из трещины со свистом вылетело серебряное пятнышко. Оно быстро увеличивалось, превращаясь в громадное, элегантное создание с потускневшими боками и звездной пылью на носу. Каждая заклепка дышала гордостью. Ах, какое оно было прекрасное, это творение рук человеческих! Оно сияло, как полная луна, и отбрасывало блики на посадочное поле, очищенное от всякой там межпланетной мелкоты. «Энсон—Макквари» вернулся домой.
