— Даже не уговаривай, Милена! Этот ужас, эту… войну… я не хочу ни вспоминать, ни описывать, ни увидеть ещё раз! — сказал Юс, снова вздрогнул и сердито взглянул на Милену. Его глаза из зелёных стали пурпурными, что говорило о крайнем волнении.
— Опаньки, — устало сказала Милена, возвращаясь за стол и доставая чистые свитки. — Что же, они и тебя пытались ранить… или, обереги Омнекса, убить?
— Нет! Но это было ужасно, это зверство… я, конечно, готовился, учил историю и обычаи народов, но это слишком, Милена! — молодой наблюдатель поёжился и поднял шерсть дыбом.
— Рано или поздно, Юс, ты присмотришься, все мы присмотрелись. Мы, кимеи, никогда не воюем, теперь ты понимаешь, почему? Мы наблюдатели. Наши записи через много лет станут эталоном справедливости. В том числе и твои записи, Юс. Это очень интересные свитки! — Милена добавила в голос бодрости.
— Это бесценные свитки, — третья кимея, Амика, стояла на пороге с очередным ворохом исписанных листов. — Но ты, Юс, интересное существо. Значит, на то, как крыс сжигают заживо плазмой, ты смотреть можешь. А на войну людей с Инальтеками — никак?
— Амика, ты сравнила — то крысы, а то разумные существа… Ну, у тебя про войну, наверное, всё расписано? — с надеждой спросил Юс.
— Не всё, но достаточно. Теперь сходи погуляй… встретишь Рэндальфа — скажи, пусть заглянет, тут без его рисунков никак!
— Ага, — кивнул молодой наблюдатель и поспешно вышел. Амика сложила листы перед Миленой.
— Как по-твоему, из этого что-нибудь получится? — спросила она, заглядывая в свиток Юса.
— По-моему, это интересная история для Мен-илри, и продолжение будет небезынтересным. Надо только разложить всё по полочкам, чтобы ясно было, что откуда проистекает, — туманно ответила Милена. Она уже мыслями была в очередной главе летописи.
На чистом листе появилась первая строка…
Год Инальгона. Месяцы Майнек — Нэйритикси.
Весна плавно перетекала в лето, на берегах Реки цвело всё, что только могло цвести, и заросли гигантского кустарника Кенрилла вдоль обрыва сплошь покрылись пурпурными лепестками. Запах его цветов под палящим солнцем струился вверх и даже заглушал порой обычные запахи Реки — ила, водорослей и рыбы. По ветвям Кенрилла карабкались береговые жители, срезая лепесток за лепестком и сбрасывая на песок. Трудно даже представить, сколько таких лепестков нужно на один флакон драгоценного цветочного масла! Но оно того стоило, и жители усердно общипывали куст. Несколько самых легкомысленных девиц отвлеклись на пролетающий мимо корабль, но остальные дружно призвали их к порядку, и сбор лепестков продолжился.
Речник Фриссгейн помахал им в ответ и подбросил щепок в корабельную печку. Несмотря на солнце, вверху было холодно и ветрено, и хиндикса — чудной летающий корабль — ёжилась, складывала плавники и жалась к земле. Печка загудела, воздушный шар хиндиксы снова наполнился дымом, и корабль обрадованно поднялся на прежнюю высоту и прибавил скорости. Блестящие плавники усердно рассекали воздух. Фрисс, опираясь на борт, смотрел на берега, цветы и жителей, но приземляться не спешил. И так ему недолго осталось — всего два или три дня проведёт он в тишине и покое, а потом… Да, потом ему предстоит долго и много болтать, да ещё перед собранием Речников на Острове Аста, а собирается их там немало! Фрисс в очередной раз достал из поясной сумки складную папоротниковую книжечку и перечёл свои записи. Тут надо всё рассказать в подробностях и без ошибок. Это не перед жителями травить байки о восточных народностях.
"Ну ладно, выживу как-нибудь. Выжил же в Олдании! Целых десять лет там отсидел, не видя Реки. Теперь только и осталось, что рассказать остальным, как там живут, и всё — буду свободен, как речные воды," — подумал Фрисс, вдыхая свежий ветер. Цветы там или водоросли — но ему приятно было дышать воздухом Реки. Если бы ещё вырваться из Олдании раньше, когда цветёт Хума, и воды белеют от её лепестков! И если бы ещё застать её цветение на Истоках Канумяэ, у чистейших источников и белопенного водопада! Там священное место для всех, живущих на Реке, и там повезло родиться Фриссгейну, и — если бы родители его не были Речниками — он стал бы жрецом священных источников…
Воспоминание о родителях пришлось некстати и повергло Речника в печаль. Хотя с тех пор прошло немало лет, он не смог это забыть — как вернулся однажды с задания и узнал, что они ушли на Запад. Гевелс и Айнин Кегины, его отец и мать, отважные Речники, герои многих рассказов… Они не собирались сгинуть, напротив, хотели вернуться со славой — найти легендарное Старое Оружие в западных степях. И больше никто не видел их. Многие ушли на Дальний Запад — не вернулся никто… Фриссгейн надеялся иногда, что они живы, и что он найдёт их. Он ведь тоже — Речник, и говорят, что отважный…
Фрисс подбросил в печку ещё поленце и усмехнулся. Отважный! Поэтому-то Король Астанен и послал его в Олданию. И ещё девятнадцать Речников. А двадцать Мынгов из Олдании — олданских воинов и стражей — остались тут, на Реке. Так Речники должны были ознакомиться с порядками Олдании, а олданцы — с речной жизнью. Даже именами им пришлось обменяться. Фриссгейн, например, все десять лет носил имя "Арс". И служил олданскому правителю, Каану Итонэ. На правителя он пожаловаться не мог, и жилось ему там неплохо. Но он был бы очень рад ещё десять лет не пробовать и даже не нюхать ни олданского сыра, ни товежьего молока. Да и ездить верхом на товеге, длинношёрстном и свирепом быке со слишком широкой спиной, то ещё удовольствие! Теперь на палубе хиндиксы Фрисс стоит с трудом, первое время чуть не падал при каждом нырке и взмахе плавниками. Привыкать придётся. "Спрошу Арса, как ему понравилась наша рыба, и научился ли он наконец плавать," — подумал Фрисс и ещё раз усмехнулся.
