– Десять секунд…
Джон О. Банион уставился немигающим взглядом в циклопический глаз телекамеры, сохраняя свое знаменитое хладнокровие в испепеляющем свете юпитеров. Он с удовольствием отметил про себя, что держится более непринужденно, нежели его собеседник, которым на этот раз оказался самый могущественный человек в мире.
– Пять секунд, – технический работник загибал пальцы на вытянутой руке. В своих огромных наушниках он смахивал на члена экипажа авиалайнера, дающего сигнал к запуску двигателя на истребителе Ф-14.
– Три, две…
Зазвучала музыкальная заставка: фрагмент генделевской органной пьесы, оживленный вкраплениями из Аарона Копленда.[1] Один телекритик из «Вашингтон пост»[2] назвал ее «фанфарами в честь снобов». И все же именно от этих звуков бешено стучала кровь в висках у всяких «небожителей», потягивающих сейчас кофеек и лениво пролистывающих газеты в поисках упоминаний о своих драгоценных особах…
– С вами программа «Воскресенье»…
Неплохое начало, возвещающее о том, что этот Священный День отдохновения принадлежит программе Баниона. Голос ведущего был знаком всей стране. Баниону и его продюсерам пришлось четыре раза усаживаться за стол переговоров с их спонсором, «Эмпл Ампер», чтобы добиться своего. Сначала «Эмпл Ампер» настаивал на Джеймсе Эрле Джонсе, но Банион сказал, что об этом не может быть и речи, поскольку голос Джеймса Эрла Джонса напоминает ему рык Дарт Вадера,[3] что едва ли подходит для программы такого уровня. Тогда неугомонные спонсоры предложили телеведущего Уолтера Кронкайта. Нет, нет, снова уперся Банион, Кронкайт, этот бывший народный любимец, чересчур веселенький, чересчур уж смахивает на добродушного дядюшку. Тон ведущего должен быть солидным, подразумевающим, что если вы пропустите эту программу, то с вами не о чем говорить. В данном случае его устраивал только Джордж Си Скотт с голосом генерала Паттона.[4]
«…обсуждение проблем завтрашнего дня с лидерами дня сегодняшнего. А сейчас…» – Банион сам настоял на этой внушительной паузе в духе военных радиотрансляций Эдварда Р. Марроу:[5]«Говорит… Лондон», – «…ведущий нашей программы – Джон Оливер Банион». Критик из «Пост» не преминул съязвить по этому поводу: «барабанная дробь, и… входят преторианцы,[6] королевские войска, наложницы, слоны, носороги, рабы, евнухи и другие почитатели».
Сквозь аккуратненькие очки в строгой черепаховой оправе Банион уставился в объектив телекамеры немигающим, как у совы, взглядом. Казалось, он вот-вот улыбнется, хотя впечатление было обманчивым. Баниону было слегка за сорок, но на вид это был человек без возраста. Его внешность не менялась со второго курса в Принстоне: круглое лицо – вполне симпатичное, но несколько стандартное; седеющие светлые волосы были специально подстрижены кое-как – Банион презирал идеальные салонные стрижки, полагая, что это не пристало человеку серьезному.
– Доброе утро, – сказал Банион в камеру, – наш гость – Президент Соединенных Штатов. Спасибо, что вы сегодня с нами.
– Я очень рад, – соврал президент.
Он ненавидел Джона О. Баниона еще с того приема в Белом доме, когда тот поправил его на глазах у президента Франции – он брякнул что-то не то по истории. Президент с большим удовольствием провел бы воскресное утро в Кэмп-Дэвиде, своем убежище в Кэтоктинских горах. Когда пресс-секретарь объявил ему, что Банион настаивает на интервью в прямом эфире, президент разнервничался. Что толку быть самым могущественным человеком в мире, если ты вынужден пресмыкаться перед этим самоуверенным сопляком только потому, что у него, видите ли, собственная программа…
– Сэр, это самое популярное воскресное шоу. И, похоже, этой осенью он будет вести дебаты.
– Ладно, ладно, только скажи ему, никакой рекламы. Я не желаю сидеть и пялиться в потолок всякий раз, когда они будут прерываться на рекламу. Это несолидно.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
