Слепящее золотисто-зеленое солнце тонуло в изумрудном море. Пронзительно жёлтое небо по мере удаления от солнца наливалось бирюзой и постепенно приобретало прозрачный опаловый цвет. Редкие облака, висевшие над морем пышными шапками, играли голубыми огнями и синими тенями. Море сонно колыхалось, морща солнечную дорожку — реку зеленоватого фейерверочного пламени.
Лобов опустил руку, которой прикрывался от колющих лучей солнца, и перевёл взгляд на берег. Зелёный мир! Даже белоснежная полоса песка казалась сейчас зеленой и походила не столько на песчаный пляж, сколько на лужайку, поросшую весенней травкой. Зато трава, иглы елей и листья пальм сверкали тёмной медью и бронзой, и только малахитовые прожилки и узоры говорили о том, что и они рождены этим зелёным миром.
Нахальные пальмы заняли на пляже самые лучшие места. Изогнув тонкие талии, они в самозабвенной неподвижности смотрелись в тёмную воду лагуны. Ели робко выглядывали из-за их спин, видно, очень хотели, да никак не решались подойти поближе к воде и с досады швыряли в зелёный песок свои украшения — большие ярко-синие шишки. Только одна ёлочка, проскочив между пальмами, застыла у самого обреза воды. Наверное, елям не полагалось подходить так близко к морю. Волны, добегавшие сюда в непогоду, подточили её корни, ёлка угрожающе наклонилась и готова была упасть на песок под первым же порывом ветра. И все-таки она расцвела, украсив себя убогим нарядом недоразвитых шишек.
Лобов улыбнулся, поражаясь этой настырности природы, огляделся, подобрал выброшенный морем тонкий древесный ствол, очистил от остатка ветвей, глубоко воткнул в песок рядом с ёлочкой и накрепко привязал её к этому шесту. Полюбовавшись на свою работу, он подошёл к воде — вымыть руки.
Огромное зеленое солнце, на которое теперь можно было смотреть, почти не щуря глаз, коснулось своим краем моря. Казалось, море вскипит и ринется в небо бурлящим радужным облаком. Но ничего такого не произошло. Мир дремал под мелодичный аккомпанемент птиц-колоколов. И чем больше погружалось солнце в море, все растягиваясь по горизонту и темнея, тем смелее звонили птицы. «Динь? Дон?» — звучал среди пушистых оранжевых игл робкий вопрос. А в ответ над салатным пляжем, над медной травой и чёрным морем, политым изумрудным огнём, стелился, уносясь вдаль, густой и сочный удар колокола: «До-он!»
— Иван, — донёсся в пикофонах голос Кронина. Лобов очнулся от раздумья, встряхнул мокрые руки — на песок полетели капли воды, похожие на шарики ртути.
— Слушаю.
— Я нашёл скелет аборигена-антропоида.
Лобов ещё раз, теперь уже машинально, встряхнул руки, осмысливая услышанное.
— Антропоида?
— Да. И он так похож на останки человека, что даже страшновато. Может быть, прилетишь?
Лобов огляделся. Зеленое солнце тонуло в море. Над медно-зелёным лесом вздымалась, рассекая опаловую даль, чёрная колонна «Торнадо». На вершине корабля горел рубиновый огонь маяка, казавшийся чужим и тревожным в этом зеленом мире.
— Поздно, Алексей. Вызывай Клима. Голографируйте находку и на корабль.
«Торнадо» был в космосе, на полпути к Земле, где должен был стать на капитальный ремонт в лунных эллингах звёздных кораблей, когда Лобова гравитограммой пригласили на разговор с базой. Оставив Клима и Алексея маяться догадками, Лобов прошёл в рубку лонгсвязи, включил линию и увидел на экране озабоченное лицо своего старого товарища — начальника базы галактических исследований Всеволода Снегина.
— Иван, только что с Перл получен сигнал бедствия. «Торнадо» ближе других кораблей к этой планете. — Снегин сощурил в лёгкой улыбке свои холодноватые синие глаза. — Дойдёте без капитального ремонта?
— Дойдём, — задумчиво проговорил Лобов, недоумение вдруг отразилось на его лице. — Но, Всеволод, на Перл же никого нет. Станция законсервирована!
— Да, — хладнокровно подтвердил Снегин, — и все-таки сигнал бедствия оттуда получен.
Иван кивнул головой в знак понимания и снова задумался, потирая лоб.
— Подробности?
— Никаких подробностей. Одиночный сигнал бедствия, вот и все. На запросы станция не отвечает. Скорее всего, это неисправность связной аппаратуры. Может быть, и какая-то другая случайная причина. Но сигнал есть сигнал, надо выяснить, в чем дело. А вдруг?..
— Понимаю, — серьёзно сказал Лобов, — в нашем деле нельзя без этого «а вдруг».
Перл, жемчужиной, назвал планету начальник экспедиции «Кентавр» Жан Верней, француз по происхождению. Для такого имени были основания. Перл была планетой-архипелагом, если не родной, то двоюродной сестрой Земли. Суша её не образовывала мощных континентальных платформ, а состояла из бесчисленного множества больших и малых островов, рассеянных по глобальному океану. Собственно, не было и глобального океана, были большие и малые моря, на которые этот океан был рассечён ветвями и цепочками островов. Потому на Перл не было ни жестоких штормов, ни опустошительных ураганов, повсюду, кроме самых высоких широт и узкой экваториальной полосы, царил мягкий тёплый климат.
Биологический закон, согласно которому островная флора и фауна представляют собой миниатюризованную копию континентальной, проявлял себя на Перл в полной мере. Самым высоким деревом здесь была десятиметровая пальма, очень похожая на кокосовую. Самый грозный хищник — гигантский горностай — не превышал ростом крупную кошку, а великан среди растительноядных — меченосная антилопа — был с земного сайгака величиной. В общем, с точки зрения человечества, как объект последующего заселения Перл была действительно настоящей жемчужиной Галактики.
