— Ненавижу дачу, ненавижу эти грядки! — гневно бормотала худенькая светловолосая девочка, развалившись на заднем сиденье нового джипа цвета «металлик».
Врывавшийся в приоткрытое окошко ветер теребил мягкие локоны, выбившиеся из-под надетой задом наперед кепки. Прищуренные глаза, побелевшие веснушки и крепко сжатые кулачки — все выдавало ее недовольство. Впрочем, она и не думала его скрывать.
— Что я там делать буду? Мне нужно рисовать! — слова ее били в спину сидящего впереди водителя, однако тот казался совершенно невозмутимым.
Он внимательно наблюдал за дорогой, словно не замечая плохого настроения своей спутницы. Его спокойствие еще больше бесило девочку — она пребывала в том смутном, переменчивом возрасте, когда куколка начинает превращаться в бабочку — подростковые угловатость и резкость уже почти сменились нежной грацией, но гадкий утенок еще не привык к новому обличью и к тому, что вокруг, оказывается, нет никаких врагов и ни с кем не надо сражаться.
— Ты можешь рисовать и тут. Вокруг полно пейзажей! — преодолев сложный участок, водитель наконец оторвался от дороги и ответил девочке.
— Пап! Ты что, издеваешься? Ну какие же это пейзажи! Затянувшееся строительство… Строительный мусор… — Насупленные брови отразились в зеркале заднего вида, и водитель вдруг, проникшись этим неподдельным чувством, отчетливо вспомнил, как и ему самому вот так не хотелось в пятнадцать лет ехать в скучную, унылую деревню, где даже ночью снились прополотые грядки, а все веселье исчерпывалось бесконечными рассказами деда о боевой юности и хоровым пением окрестных старушек. А назойливые комары! А удобства во дворе! А тонны переколотых дров и вода из колонки! Если бы тогда ему кто-нибудь сказал, что он собственную дочь будет так же насильно выпихивать из душной московской квартиры «на природу», он бы рассмеялся тому в лицо…
Секундное воспоминание смягчило черты сурового лица, и только. Петр Васильевич Шестов, преуспевающий бизнесмен, не был склонен к сантиментам. Не любил дачу. И ничего, вырос. И эта вырастет, куда ж ей деваться. У нее тут такие условия, что ему тогда, в юности, и не снились! Газовое отопление, горячая вода в доме, канализация, телефон мобильный… В конце концов, для кого же все затевалось — коттедж, участок… Для нее все и делалось! Тут воздух, природа! Разве сравнишь это с загазованностью на Кутузовском? Вон какая бледненькая, в чем только душа держится…
Так он и сказал ей, и больше уже не слушал ее возражения, целиком сосредоточившись на дороге и на ведении машины. Ему не нравился какой-то необычный стук. Прибавляя газ, он каждый раз прислушивался, досадуя на бесконечную трескотню дочери. Вот он, конфликт поколений в чистом виде — она так занята своими проблемами, что совершенно не замечает ничего вокруг и не понимает, что у него тоже могут быть проблемы! Вместо того чтобы помочь, хотя бы морально, хотя бы просто поинтересоваться, чем он так озабочен, его уже совсем взрослая дочь дуется.
Приблизительно те же мысли одолевали и девочку. Отцы и дети — это две разные цивилизации, просто абсолютно чуждые друг другу племена! Кому, кому она сейчас все это говорит, перед кем выворачивает душу? Он же ее совершенно не слушает! Ему же все по барабану, до лампочки!
Надувшись, девочка рывком головы скинула с кепки на глаза темные очки и замолчала. Мрачные мысли, обида, злость, недовольство — все смешалось, рождая черные, злые планы мести.
— Вы еще пожалеете, что привезли меня сюда! Ох, как пожалеете!
Дачная жизнь в пустом поселке, состоящем из громадных недостроенных особняков — скукотища, а дачная жизнь с бабушкой — скукотища вдвойне.
Юля (так зовут нашу героиню) уже представляла себе, как долго ей придется терпеть нотации и выслушивать нескончаемые наставления старушки. И грядки — бесконечные ряды длиннющих грядок — бабушка не могла себе представить, что это такое — участок без огорода.
Не то чтобы девочка не любила бабушку, нет, в городе она была всегда рада, когда та навещала их — сумасшедший, нервный ритм московской жизни сразу как-то успокаивался, в нем появлялась уравновешенность и умиротворенность, девочка любила ласку и заботу, которых ей не хватало от вечно занятых родителей и которые она с избытком получала от бабушки. Но одно дело — визит на день-два, пирожки и новые варежки, и совсем другое — перспектива провести под надзором целое лето!
А она так рассчитывала провести каникулы с друзьями, в своей «тусе», как любила выражаться Эмма — ее лучшая подруга и хозяйка самой подходящей для встреч квартиры. Самой подходящей — не только потому, что родители Эммы работали целыми днями, а иногда и неделями, так что не бывали дома, и девочка жила практически одна. А еще и потому, что эта была одна из тех милых, обшарпанных, нормальных человеческих квартир, где никто никогда не боится что-нибудь испачкать, разбить или сломать.
Что может быть лучше — в сумерках, не включая света, развалиться на продавленном диване и, потягивая газировку, часами трепаться под заунывный говор русского рока! Вопреки расхожему мнению, кайф этот случался нечасто, приходилось все-таки посещать школу и даже иногда учить уроки. А у Юли ко всем этим заботам прибавлялись занятия рисованием в художественной школе, так что из их компании она бывала на таких встречах реже всех. Поэтому она так рассчитывала на лето — вот тогда можно будет по-настоящему оттянуться!
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
