В этом мире были только небо и море, море и небо — бесконечная голубая пустота. Казалось, барашки пены являются отражением белоснежных облаков.
Здесь было удивительно легко почувствовать, как прекрасна жизнь, ощутить полную свободу и безграничное счастье, и Эмили говорила себе, что если б она была Господом Богом, то создала бы рай именно таким, ничего не убавляя и не прибавляя.
Вечный пассат дул в полную силу, и она жадно вдыхала свежий соленый воздух. Девушка редко покидала палубу «Дидоны», торговой шхуны, державшей курс к берегам Французской Полинезии[1]. Взятый в дорогу дневник, куда она собиралась записывать свои впечатления, лежал в сундуке, ибо грудь распирали чувства, которые невозможно выразить словами.
Отец Эмили, Рене Марен, член Французского географического общества, неутомимый исследователь южных морей, уже побывал здесь около года назад и провел несколько месяцев в племени на-ики, живущем на одном из Маркизских островов[2].
Едва ли он взял бы дочь в столь далекое путешествие, но в последнее время Эмили сильно замкнулась в себе; единственными спутниками ее жизни были книги, и она почти не покидала домашней библиотеки, где могла найти любой том даже с закрытыми глазами.
Рене видел, что его дочь ведет себя не так, как другие девушки. Выросшая без матери, Эмили с детства была предоставлена самой себе и часами пребывала в своем внутреннем мире.
Рене волновала ее неустроенность. Они не заговаривали об этом; хотя если прежде, размышляя о замужестве, Эмили чувствовала себя мышью, чудом избежавшей мышеловки, то теперь затянувшееся девичество вызывало у нее тревогу.
Рене не знал, как спасти положение. Если б они были богаты… Но бесконечные потрясения, терзавшие Францию почти полвека, оставили от его накоплений лишь какие-то крохи. К тому же он слишком много тратил на путешествия и книги.
Единственное, что он мог предложить своей дочери, так это смену впечатлений. Рене казалось, что мир, где не ощущается никаких границ, поможет Эмили открыть в себе что-то новое и как-то изменит ее жизнь.
А у нее сквозь восторженное ликование пробивались мысли о том, что на населенном дикарями острове она будет так же одинока, как и в Париже.
Словно угадав, о чем она думает, отец сказал:
— Дочь вождя племени может стать твоей подругой.
Дикарка, не прочитавшая ни одной книги? Эмили посмотрела на Рене с недоумением, и тот пояснил:
— Это очень умная и любознательная девушка. К тому же Моана знает французский: она посещала школу, которую организовали наши миссионеры.
— Моана? Но ведь так туземцы называют океан! — Последние месяцы Эмили усиленно учила язык маркизцев по составленному отцом словарю.
— Да. В какую бы сторону ни глядел туземец со своего острова, он всегда видит только Моану, прекрасный, изменчивый и вместе с тем вечный океан с женским именем.
— Эта девушка — христианка?
— Им трудно понять нашу веру, — уклончиво произнес Рене.
— Да, с ними не соскучишься! — подхватил подошедший к ним капитан «Дидоны». — Помню, как они смеялись, когда священник рассказывал им про Господа: «Как же ваш Бог мог иметь Сына, если у него никогда не было жены!».
— Во всем виноваты тропики, этот земной рай, где нет понятия о грехе, — сказал Рене.
Вскоре на горизонте стали появляться одетые зеленью скалистые острова. Облака цеплялись за вершины гор, а прибой окаймлял берега, словно кружевное жабо.
— Может, все же взять курс на Нуку-Хива? — спросил капитан. — Там, по крайней мере, есть гарнизон.
— Нет-нет. На Нуку-Хива слишком много французов. Мы высадимся на Тахуата.
— Вы уверены, что вам ничего не угрожает? Что этим дикарям не придет в голову скажем… пообедать своими гостями?
Рене рассмеялся.
— Арики, то есть вождь племени на-ики, — мой давний друг. Поверьте, нас никто не тронет. О, кажется, нас заметили!
Эмили увидела группу идущих по берегу людей: ее внимание привлекли яркие женские украшения и бронзовые торсы мужчин. Она знала, что отец припас для островитян незатейливые подарки; что касается ее, то она взяла с собой много душистого мыла и все известные ей лекарства от расстройства желудка и кожных болезней.
— Не правда ли красавцы? — сказал Рене, разглядывая гибкие, блестящие, натертые кокосовым маслом тела островитян, а капитан с усмешкой ответил:
— До прихода европейцев эти «красавцы» даже не знали, что такое колесо!
— Колеса нужны там, где есть дороги. Полинезийцы же передвигаются только на лодках. Даже сражаться предпочитают на море.
— Они часто воюют?
— Не очень. Туземцы безразличны к захвату чужих территорий. Иное дело, если задета гордость племени.
— На Нуку-Хива есть удобная гавань, Танохое, а здесь не знаешь, где пристать, — проворчал капитан.
Судно бросило якорь по внешнюю сторону рифа, и путешественники спустились в шлюпки.
— Через три месяца, мсье Марен? — уточнил капитан, отдавая распоряжения матросам.
— Да, — подтвердил Рене, — через три месяца.
— Желаю удачи! Особенно вам, мадемуазель Эмили.
— Спасибо, — ответила девушка.
Вода у берега была такой же зеленой, как и пышная растительность Тахуата, достойная лучших оранжерей мира.
Эмили осторожно ступила на сушу. Белый сухой песок, мелкие камни, обломки кораллов, торчащие там и сям, похожие на обглоданные кости мертвые ветви без листвы и коры.
