Натиг Расул-заде
ЗАКАЗЧИК
- А ты иногда вспоминаешь нас?
Он с интересом прислушался, как повисшая в воздухе эта фраза некоторое время непривычно звучала в ушах, она не сказала "меня", что казалось вполне естественным, а сказала "нас", и это было правильно, потому что в то время им трудно представить себя друг без друга; продолжалось это недолго, но грохнуло, как взрыв, как вспышка, яркая вспышка в его жизни, да и в ее, пожалуй тоже, иначе зачем бы ей теперь, через столько лет моментально отозваться на его звонок, на его неожиданный зов и примчаться к нему, бросив все свои дела? Да, это было, как вспышка, которую хватило на долгие годы воспоминаний, как старинная фотография запечатлевается в памяти, будя пережитое, стоит только взглянуть на оставленное много лет назад мгновение; хватило, как теперь уже выясняется, на всю его жизнь, плохо ли, хорошо ли прожитую. Все, что связывалось с ней было ярко и глубоко, тревожно и с надрывом; он помнил из той жизни все, каждую минуту, наполненную волнением, насыщенную до предела любовью, из жизни, в которой, как и следует тому быть, главенствовало и царствовало чувство, что они испытывали друг к другу; но чувство слишком крепко связывавшее, а в дальнейшем все чаще тяготившее его; и это кричал в нем слабый, но все более крепнувший голос свободы, которую это чувство душило, а без свободы он не мыслил себя, и таким образом, постепенно и планомерно свобода -верный его союзник- неотвратимо обретала черты хладнокровного, злейшего врага, разрушавшего полюбившиеся ему цепи.
- Ты почему молчишь?-спросила она.
- А?-он рассеяно глянул на нее.
- Я спросила: ты вспоминаешь нас?-повторила она. Еще бы подумал он, еще бы я вспоминал!
- Так,-неопределенно, деланно-лениво произнес он.-Изредка.
- Ты совсем не изменился,-она покачала головой, непонятно, то ли с осуждением, то ли с восхищением, что за столько лет ему удалось не измениться, остаться таким же, как в молодости.-Все такой же.
- Знакомая фраза,-съязвил он.-Ты слишком много читаешь.
- Особенно твои письма. Читаю и перечитываю,-съязвила она в ответ.
- Никогда не писал тебе.
- Это не имеет значения,-проговорила она, и эта фраза тоже всплыла из другой, их совместной, далекой жизни, когда между ними сложились очень интересные отношения, непонятные окружающим, такие, что все видимое, показное, реальное было несущественным, а важен был подтекст, дыхание, пульсирование чувств, настолько тонкого, трепещущего, что невозможно было высказать его обычными человеческими словами, но важно было понять, сердцем понять, и это удавалось и ему и ей, и поэтому все остальное не имело значения.
- Да,-согласился он, но подумал о своем, что в последнее время не оставляло его ни на минуту, не давало покоя.-Теперь уже мало что по-настоящему имеет значение.
Они посмотрели друг на друга, молча, без слов, смотрели довольно долго, не испытывая при этом никакой неловкости. Он вспомнил, что в прошлом он всегда мог посмотреть ей в лицо, заглянуть в глаза, не ощущая при этом ни малейшего напряжения, как в зеркало смотришь; в любую минуту он мог глянуть ей в лицо, тогда как, он никогда не мог просто так, внимательно и продолжительно смотреть в лицо другого человека, это было для него все равно, что вторгнуться в личную жизнь чужого; будучи замкнутым по характеру, он не любил, когда разглядывали его, и сам в редких случаях позволял себе такую бесцеремонность. Но она и являлась редким, исключительным случаем. Она оторвала от него взгляд, рассеянно оглядела комнату, в которой они сидели на двух старых, облезлых креслах перед столиком друг против друга, тихо, бездумно вздохнула. Он заметил ее взгляд, истолковал ее вздох по-своему, спросил:
- Больно на нищету смотреть?
- А? - не поняла она. - Ты что имеешь в виду?
- Эту квартиру, - сказал он. - Что же еще?
- Квартирка, прямо скажем, небогатая, - констатировала она.
- Квартирка, прямо скажем, убогая, - подтвердил он. Красть нечего.
- Потому и ключ под половиком.
- Я заметила. Чья такая?
- Одного приятеля. Он учился со мной здесь, на два курса младше.
- Я его знаю? - спросила она. - Все-таки, тогда я часто приходила к тебе в общежитие.
- Не думал... вряд ли, - сказал он. - Тихий, белобрысый мальчик, был...
- Верно, ты с тихими не водился, - припомнила она.
- В этот раз он в Питер мотанул по своим темным делишкам, предложил мне у него остаться, чтобы зря не тратиться на гостиницу. А мне здесь, лучше... Люблю этот район...
- Да, Никитские ворота, Тверской бульвар, - вздохнула она тихо.
Здесь прошла наша молодость.
- Скорее, часть ее, - уточнил он, - часть молодости. Они помолчали.
- Снег прекратил, - сказала она, глядя в окно.
- Хочешь выпить? - спросил он.
- Нет, - решительно отказалась она. - Нет, пить не будем. Я помню, ты становился невыносим, когда пил. Не изменился?
Изменился. Теперь я невыносим, даже когда сплю.
Смешно, - сказала она, не улыбаясь. - Душно здесь. Может, мы погуляем?
- Холодно на улице - сказал он. - Чем тубе тут не нравится?
Можно окно открыть.
- Да, открой форточку. Накурила я тут у тебя...
- Ничего, проветрю, - сказал он. - Много куришь.