Дорогие мои! Читая ваши письма ко мне, я всегда поражаюсь их искренности и откровению. Вы поверяете мне, как лучшему другу, как матери, все свои беды, проблемы и страдания, и, конечно же, я не могу оставаться равнодушной и, чем могу, всегда помогаю вам. Есть письма, в которых вы описываете странные факты и события, а иногда и просто жуткие вещи, и многими из них я с вами делюсь.
Вот, например, одно только такое письмо: «Уважаемая Наталья Ивановна, я думаю, что Вы именно тот человек, которому я должна рассказать эту историю. Все, что я напишу, Вы можете использовать на свое усмотрение. В моем рассказе ничего не выдумано и не искажено.
Когда умерла бабушка моей мамы, которая жила от нас далеко, я, по просьбе своей мамы, поехала в ту местность, чтобы продать завещанный нам дом. Сама мама не могла поехать, так как она у нас инвалид и давно болеет. Приехав на место, я обошла всех соседей, чтобы узнать у них, нужен ли кому-нибудь этот дом, обещав продать его недорого. Нашлись люди, желающие его купить. Довольная, я вернулась в дом и решила навести порядок, убрать все и выкинуть лишнее, а что нужно, то забрать с собой. В основном, мама просила меня забрать фотографии и документы. Перебирая в сундуке бумаги, я отшвыривала в сторону непригодное – старые счета за свет и воду, аптечные рецепты, в общем, всякую ерунду. На глаза мне попалась совершенно ветхая дамская сумка, Бог знает, с каких еще времен. В сумке лежали меж собой связанные ветхие тетради – как я потом поняла, чьи-то дневники. Их было много, несколько штук. Мне показалось это даже забавным – кому в этой глуши понадобилось изливать душу на бумагу? Из любопытства и от нечего делать, я стала их изучать. Несмотря на то, что буквы в словах были дореволюционные, то есть, например, буква „е“ была как мягкий знак с перекладиной и т. д., я все-таки постепенно вчиталась в текст и, привыкнув к написанию, сравнительно легко во всем разобралась. Чем больше я вчитывалась, тем больше мне становилось интересно, а потом меня вдруг охватил страх. Я будто сама жила и находилась в том далеком мире – ходила в рясе и, поднимая к небу руки, шептала молитвы. Читались все описанные в дневнике жизненные мытарства легко, на одном дыхании, вроде как кто-то рассказывал мне о себе.
Из тетрадей я поняла, что писал их какой-то священник. Будучи еще молодым, он жил в монастыре, а потом его взяли в услужение к митрополиту в Москву за его хорошие качества. Этот митрополит, судя по записям в дневниках, очень привязался к нему, найдя, видно, в нем родственную душу. Они много обо всем говорили, и монах ухаживал за ним, как за родным отцом. В тетради также сказано, что когда святейший заболел, то призвал к себе этого монаха и велел ему подать с высокого шкафа деревянный черный футляр. Из футляра была извлечена огромная черная книга, и митрополит, своей собственной рукой, вырвал из нее многие листы.
Подавая их своему любимцу, он сказал: „Ты для меня больше, чем сын, и если я о чем-то и жалею, то это о том, что у нас уже не будет бесед. Эти листы, с твоей помощью, будут хоть ненадолго, но вызволять меня с того света. Когда ты прочтешь это, то поймешь, о чем я сейчас говорю. Завтра я умру, а ты немедленно уходи отсюда. Скоро настанет смута, и многие пропадут. Храни эти листы, они дадут тебе пропитание, это редкостное собрание самых всесильных ведунов. Книгу эту нельзя выносить за порог, на листах этих – тайные молитвы. Первые из них будут из требника Петра Могилы, а, впрочем, когда ты все прочтешь, то сам разберешься. Кормись и меня поминай!“
Дальше из записей в дневнике видно, что монах его на это спросил: „Если книгу нельзя нести за порог, то разве листы нести можно? И не будет ли это грехом?“ Митрополит его успокоил, сказав, что в этих книгах на самом деле нет ничего плохого, и добавил: „Мне самому когда-то, маленькому, бабка грыжу в пупке зашептала“.
После смерти святейшего монах, по его благословению, уехал, а вскоре действительно пришли очень трудные времена. Монах же ходил по деревням и селам, местами где-то подолгу жил и кормился тем, что по этим листам лечил людей. В Пагодском уезде он встретил нашу прапрабабку, женился на ней и народил детей. В записях моего прародителя было сказано, что на одном из тайных листов имелось заклинание на вызов мертвых духов, и, пользуясь этим заклинанием, он не раз вызывал с того света митрополита. Описание вызова было весьма подробное, и при чтении его от страха моя кожа покрывалась мурашками. Я с жадностью смаковала эти моменты, представляя себе, как перед моим прадедом возникал из ниоткуда митрополит. Прочтя все потрепанные дневники, я разрыдалась. У меня будто что-то отобрали родное. Перед моими глазами рисовались картины: длиннобородый человек, подняв руки к небу, вполголоса говорит с Богом, и Бог помогал ему. Перерыв все оставшиеся бумаги, я так и не нашла ни колдовских заклинаний, ни заговоров, а если бы я их нашла, то обязательно бы выслала Вам. Кто знает, может, в тех листах были записи и Ваших прабабок.
В наследство у меня остались одни лишь ветхие тетради – записи монаха, моего прапрадеда Ефима. Если можно, то, пожалуйста, и Вы помолитесь о его душе».
