Потихоньку возводим ту странную архитектуру,
в зеркалах отражая вторую и третью натуру,
чтоб герой под готический бред оживал,
словно Голем в Гарлеме
Вознесенский бы "голым в гареме" рифмовал...
Почему бы и нет?
Семен Белинский
ЗАГАДКА СЕДЬМОГО КЕССОНА
Начальник крупнейшего сибирского строительства - Петр Иванович Подболотов так привык к тому, что его внезапно поднимают среди ночи для борьбы с различными стихийными бедствиями - обвалами, наводнениями, землетрясениями, что незаметно для себя полюбил их, включил, так сказать, по системе Станиславского в малый круг своего существования.
Теперь он ругал их разве что для вида, как старший брат-работяга ругает младших братьев - беспутных художников, чувствуя в себе ту же темную силу, только более организованную.
И то сказать: большой планетой мыслил себя Петр Иванович - ему во что бы то ни стало полагалось зафиксировать и обустроить ее, смоделировав время и пространство, по крайней мере не хуже, чем это сделал когда-то один всем известный умелец.
Это еще неосознанное чувство космического строителя терзало Подболотова в далеком сорок первом, когда он - новоиспеченный лейтенант вопреки зову души строил не акведуки с развязками на тринадцати уровнях, а простецкие землянки в три наката, которые, в общем-то, принесли больше пользы людям, чем Собор Парижской Богоматери со всеми его химерами.
И позже, много позже, чей-то неопознанный пепел стучал в сердце Петра Ивановича, когда он - уже изрядно полысевший сотрудник какого-то Гражданстроя - на очередном творческом диспуте поднял кверху палец и сказал с укоризной кому-то: "А вот Корбюзье!.." - и замер многозначительно и через неделю вылетел из института и перешел на сугубо промышленное строительство, где в силу созревших потребностей общества уже разрешалось более или менее функционально сопрягать различные плоскости и сферы.
И совсем недавно, почти вчера - когда Петр Иванович, словно искусный гример в порыве вдохновения разнообразно набрасывал черные мушки "стратегических" на желтое лицо песков и тянул незаметную с воздуха узкоколейку в лоно горы, которая открывалась не по слову "Сезам" - он еще не знал, кого благодарить за то, что ему позволено упорядочивать хаос мира, или, точнее говоря, превращать его из одного вида в другой.
И только полгода назад, когда Петру Ивановичу предложили возглавить строительство синхрофазотрона площадью в три квадратных географических градуса (невиданная доселе мера!), потому что подобное чудовище уже заложили шустрые американцы в далекой Батавии, воспетой музыкальным стариком-возвращенцем Вертинским, где круглый год цветет миндаль, скрипят ступени в погребок "Муаровая красавица" под ногами иностранных матросов и постоянная температура страстей гарантирует тепловую незыблемость двадцатимильного электромагнита, на обмотки которого пошла вся колумбийская медь последнего десятилетия, только полгода назад Подболотов довел идею строительства до Абсолюта, отделился от нее и зажил самостоятельно - как бы ее материальное порождение, гениально предвиденное в доисторическом тумане рабовладельцем Платоном.
В тот памятный день в долгой и откровенной беседе с Ростиславом Николаевичем выяснилось, что Батавия - не древнее название Джакарты, столицы Индонезии, а всего лишь один из американских штатов, и на это Подболотов ответил министру, что в его родной Сибири климатические условия такие же постоянные - только, так сказать, с обратным знаком - и поэтому все, на что способны капиталисты в своем бананово-лимонном раю, он - Петр Иванович Подболотов! - совершит в условиях вечной мерзлоты, а также дефицита цемента и солярки, под тягучие якутские песни, полные неизъяснимой прелести натурализма.
На том и сошлись. Тогда-то Подболотов и почувствовал себя большой планетой с постоянным климатом переезда во время пожара после наводнения перед землетрясением и вроде бы успокоился. Ни разу не пожалел он о своем согласии, хотя - что греха таить - иногда мерещилась ему чертовщина спокойной жизни и даже где-то в перспективе не очень его пугала. Пусть инфляция времени подтачивает основы, не осмелится, не склюет время жатву, которую он посеял - есть у него верный страж-пугало: большая белая собака у граммофонной трубы. Грустными глазами смотрит она в желтый раструб - так нарисовано на пластинке! - и слушает "Зэ войс хиз мастэ" - Голос Его Хозяина.
Крутится, крутится на семьдесят восемь оборотов танго его юности "Дождь идет", неуютное по первости жилье - дощатый вагончик - становится похожим на скособоченную танцплощадку, только не до конца забывается Подболотов: придет время и на оперативке грянут сполохи почти что буденовских сабель - по живому месту воздаст Петр Иванович кесарево, кому надо. Потому что, если хочешь что-нибудь изменить на этой земле - иначе нельзя!
А пока Подболотов спал.
Вместе с ним спала вся шумная стройка. Не подложив под голову запаску по причине ее громадности, спали шоферюги - короли карьеров; развесив на дымящихся валенках пояса с гремучей ртутью, спали матюжники-взрывники; под пятой гегемона грустили во сне кандидаты на сокращение - плановики, экономисты, бухгалтеры и прочий привычный к перечислению административно-управляющий люд. Размагниченно давили щеку уголовники, поэты казенной посуды - с могучим храпом вздымали они татуированные крылья, среди их хищных снов трепетали грезы мелкой политической шпаны. Спали до поры зерна великого севооборота - будущие зэки. В пол-уха дремал заместитель Подболотова по кадрам и режиму Олег Степанович Дудин, по прозвищу Папа-Док - нажил-таки плоскостопие на нелегкой своей работе...
