Один из зачинателей советской литературы на Дону, Петр Наумович Шуйский был даровитым поэтом и своеобразным прозаиком. Литературное наследство безвременно ушедшего от нас одаренного писателя довольно обширно. Однако наибольший интерес представляет его автобиографическая повесть «За колючей проволокой», посвященная одному из эпизодов борьбы с белополяками летом 1920 года. Это безыскусственный и взволнованный рассказ о боевом пути Кубанского кавалерийского полка, входившего в 3-й конный корпус товарища Гая.
П. Н. Шуйскому, бывшему одним из рядовых бойцов корпуса, удалось в образе Дениски Чуба ярко и убедительно показать формирование характера нового человека — бойца-красноармейца.
Повесть пронизывает боевой дух пролетарского интернационализма, и страницы, посвященные китайцу Ван Ли, подпольщику-познанцу, поляку-смертнику, еврею-сапожнику, рабочему-немцу, отдающему свой пиджак пленному красноармейцу, — одни из лучших в книге.
Впервые повесть «За колючей проволокой» была издана в 1934 году и тогда же получила очень теплые отклики в нашей печати.
Требовательный к себе художник, П. Н. Шуйский в последние годы жизни неоднократно возвращался к этой повести. Но смерть помешала ему довести работу над ней до конца. Однако и в данном виде это произведение, несомненно, представляет значительный и документальный и художественный интерес.
При подготовке настоящего издания редакция использовала те варианты, которые остались после смерти писателя и были любезно предоставлены в распоряжение издательства женой писателя П. И. Шуйской.
В эти июльские дни 1920 года не только в полку, но и во всем 3-м конном корпусе товарища Гая не было, пожалуй, более молодого, необстрелянного еще бойца, чем разведчик Дениска Чуб.
Всего несколько месяцев назад пас он хуторской скот в родных донецких степях. Тогда Дениске и в голову не приходило, что скоро станет он красным разведчиком-добровольцем, попадет в Полесье, и, как все его товарищи-однополчане, будет кричать «Даешь Варшаву!» и в капусту крошить пилсудчиков-белополяков.
Впрочем, лицом к лицу с врагом он пока еще не встречался. На прошлой неделе был большой бой, но в нем Дениска не участвовал. В том бою красная пехота прорвала фронт белополяков и в прорыв вместе со всей конницей Гая вошел и полк, в котором служил теперь Дениска.
Все дальше на запад уходили гаевцы, сметая заслоны врага, громя тылы, занимая и оставляя тихие полесские деревушки.
Вчера, ложась спать, Дениска спросил пожилого разведчика Дударя, к которому обращался во всех затруднительных случаях своей недолгой строевой жизни:
— Товарищ Дударь, а когда ж настоящая война начнется?
Дударь глянул на низкорослого, не по летам широкого Дениску, ласково пригладил его черные курчавые волосы:
— Ягненок ты, ягненок, а норовишь волка съесть!.. Спи, Дениска…
Утром Дениску разбудил сигнал. Потягиваясь, он услышал взбудораженные, отрывистые голоса товарищей, почти все разведчики были уже в седле.
Серый жеребец Лягай повернул голову на шаги Дениски, слегка заржал, округлив широкие розоватые ноздри.
Через несколько минут полк вышел за околицу польской деревушки, и под копытами коней зашелестела мокрая трава, поблескивающая в косых лучах раннего утреннего солнца.
Покачиваясь в седле, Дениска размечтался о больших боях, о которых на привале рассказывают бывалые конники.
Но все большие бои были еще впереди, и Дениска терпеливо ждал их. А пока, то с Дударем, то с Колоском, он ходил в разведку, раза два сталкивался с разъездами неприятеля (то наши обстреливали белополяков, то пилсудчики — наших), и тогда Дениска всецело отдавался Лягаю.
Глядя, как разгорается июльское солнце, думал Дениска о том, что после войны, обкуренный порохом, сядет он у себя в станице на завалинку и будет рассказывать ребятам, девкам и старикам, как ходил в двадцатом году на Варшаву, о славном 3-м конном корпусе и его командире — товарище Гае!.. Правда, пока что Дениска не только еще не встречался с Гаем, но и своего командира полка не успел разглядеть как следует…
Солнце поднимается выше и выше. Едут молча, слышен лишь ровный топот копыт, да мерно позванивают стремена.
Впереди покачивается в седле рябоватый, широкоплечий командир разведчиков — Буркин. Рядом с Дениской — душевный, бесстрашный Василий Дударь, а с другого бока — веселый выдумщик Миша Колосок. Его густые пшеничные усы насмешливо топорщатся, — должно быть, опять Колосок припомнил что-то смешное.
— По-о-вод, — слышит Дениска команду, и Лягай послушно переходит на рысь.
Далеко, у самого горизонта, зачернели хаты небольшой деревушки. Переливаясь волной, вокруг звенело жито. Докатываясь до окраины деревушки, оно разбивалось прибоем о стенки хатенок, и сама деревушка походила на древний корабль, ставший на якорь и потерявшийся в этом золотисто-лазоревом море.
На площади посреди деревушки спешились. Дениска надел на жеребца торбу с овсом, порывшись в тороках, достал кусок сала и вслед за длинноногим Василием Дударем двинулся к ближней хате.
— Здравствуйте, хозяева, — весело сказал Дударь и положил на стол большую буханку хлеба. На лавке, поодаль от стола, сидел, опустив голову, крестьянин, на кровати стонала женщина.