Писать о себе — значит оглядываться.
— Напишите о себе, — говорил Константин Георгиевич Паустовский каждому из своих студентов. — О том, почему вы стали писать.
Мы впервые оглядывались на себя.
Это было давно. С тех пор желание оглянуться, вспомнить, разобраться в себе самой возникало не раз. Это не ностальгическая проза. Я оглядываюсь не затем, чтобы вернуться. Я хочу запечатлеть в памяти то, что уже позади.
И еще — ориентироваться на местности, свериться с компасом своей души. Писатель обязан своей биографии. Он зависим от нее. От суммы впечатлений детства и юности. От того, как он прожил зрелые годы, — с кем общался, дружил. Какие книги встретил на своем пути.
Я не была литературным ребенком, хотя сочинять начала очень рано. Знаю это из записей мамы, которая некоторое время вела нечто вроде дневника, мне посвященного. Предназначалось это, естественно, для семейного архива, — никто в семье не прочил меня в писатели. Да и сама я, уже позднее, в школьные годы, продолжая сочинять, испытывая по временам прилив истинного вдохновения, от которого жарко пылали щеки, вдохновения, не вмещавшегося в строчки неумелых стихов, — я всегда сердилась, когда мне предсказывали будущее писателя.
Ведь писатель, мнилось тогда мне, только описывает чью-то яркую жизнь. Я даже придумала отповедь, — хочу сама жить так, чтобы писали обо мне!
Довоенное небо сияло над головой.
Довоенное солнце слепило глаза.
Было время подвигов и рекордов. Время песен и маршей: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»
Кем только я не хотела стать! И капитаном дальнего плаванья. И астрономом. И кинорежиссером.
Только не писателем!
Нет, я не была литературным ребенком. Не посещала литературные кружки, где соревновались вундеркинды. (А иных и печатали!)
В нашей семье любили книги, но не собирали их, не хранили в книжных шкафах. Я даже не помню книжных шкафов или полок. Книги жили вместе с нами, они были везде — в нижних отделениях высокого резного буфета, на письменном столе отца, у бабушки на диване. Старинная энциклопедия с папиросной бумагой над цветными вклейками. Дореволюционные издания Пушкина, Гоголя, Крылова. С ними знакомила меня бабушка, Софья Яковлевна. Родители много работали. Бабушка вела в доме хозяйство и воспитывала меня между делом.
Замечу, это очень важно, когда воспитывают между делом. Не ставя целью самое воспитание. Человек растет как бы вольно.
Детство бабушки прошло в Сумах, под Полтавой, в семье инженера. Но она впитала в себя наряду с культурой, знаньем иностранных языков, и тот сельский быт, что ее окружал с малых лет. А как она пела украинские песни!..
Ей обязана я складом своего характера, тем эмоциональным зарядом, который несу через всю свою жизнь.
Я тоже родилась на Украине, в Харькове. С этим городом связаны первые впечатления детства. Приходилось бывать в самых глухих отдаленных украинских селах, — отца командировали туда врачом, и мы ездили с ним.
До сих пор испытываю волнение при виде беленой хаты с подсолнухами и мальвами за невысоким тыном. И беспредельного поля рослых золотых колосьев…
Война, отняв родной дом, одарила меня второй моей родиной — Сибирью. Навеки связала мое сердце с Томском, его старыми гористыми улицами, в ту пору еще часто с деревянными мостками. С его неоглядной стальной Томью.
Военный госпиталь. Школа, где занятия шли в три смены. Завод «Красный богатырь», эвакуированный сюда из Москвы. Конвейер, — мы делали противогазы. Запах резины и талька.
Война. Время потерь. Люди теряли кров. Теряли на перепутьях друг друга. Иногда навеки.
Теряли жизнь…
Желание писать об этом пришло как единственный способ сохранить, собрать, обрести утерянное. Оживить погибшее…
Писать! И я писала. Не думая стать писателем.
Писала, чтобы сохранить.
Глаза тяжелораненого. Деревянное крыльцо в четыре ступеньки. Пряный аромат черемух в ночном воздухе. Ощущение внезапной радости, словно окликнул в толпе родной голос…
Многие, чья юность совпала с войной, говорят, что писателями их сделала война. То же могу сказать и я.
В Литературный институт я поступала со стихами. Потом стала писать прозу. Начала с повестей. Позже увлек жанр рассказа.
Рассказ — это сжатая пружина. Он таит в себе многие жанры. Он требует от автора дисциплины. Единственно необходимой, отточенной фразы.
— Вы давно доросли до романа, — сказала мне когда-то Вера Федоровна Панова.
Я считаю, что после своих более крупных вещей доросла до рассказа.
Но и эти рамки показались однажды тесными. Овладев формой письма, я избрала более свободную манеру. Включила в повествование свои размышления об увиденном и пережитом. Так возникли рассказы-эссе. А также рассказы-исследования.
Так возникла повесть воспоминаний «Превращения».
Я дорожу свободой письма, к которой пришла не сразу. Для меня это возможность близкого общения с моим читателем. Возможность разговора, который мог бы состояться за дружеским столом или в купе вагона дальнего следования.
Читатель в чем-то согласится со мной, с чем-то поспорит.
Задумается, вспомнит свое…
Главное, чтобы встреча состоялась.
Пусть одной из таких встреч станет эта книга.
