Мистер Челфонт отгладил брюки и галстук. Потом сложил гладильную доску и убрал ее. Он был высокий и все еще стройный; даже сейчас, стоя в одних кальсонах посреди меблированной комнатушки, которую он снимал неподалеку от Шепердс-маркет, мистер Челфонт имел представительный вид. Ему было уже пятьдесят, но выглядел он от силы на сорок пять. И хотя за душой у него не было ни гроша, весь его облик по-прежнему не оставлял сомнений в том, что он житель Мэйфера.
Мистер Челфонт с беспокойством оглядывал свой воротничок. Больше недели просидел он дома, а выходя утром и вечером в угловую забегаловку, чтобы съесть булочку с ветчиной, надевал под пальто несвежий воротничок. Если надеть его еще разок, особой беды не будет, решил мистер Челфонт. Вообще-то на стирке особенно экономить не следует — чтобы зарабатывать деньги, надо их тратить, — но излишества тоже ни к чему. Да и потом, вряд ли ему повезет теперь, в час коктейлей; надо выйти, просто чтобы встряхнуться, а то, когда неделю не бываешь в ресторанах, так и тянет махнуть на все рукой, засесть у себя в комнатушке и только дважды в день выходить в забегаловку на углу.
Был холодный и ветреный майский день; улицы еще сохранили праздничное убранство. По опустевшей Пикадилли разгуливал ветер, он надувал перепачканные сажей и вымоченные дождем плакаты, протянутые поперек улицы по случаю тезоименитства короля. Они напоминали о веселье, в котором мистер Челфонт не принимал участия: он не свистел в свистульку, не кидал серпантина и, уж конечно, не плясал под губную гармонику или аккордеон.
А сейчас он стоял с раскрытым зонтом, выжидая, пока вспыхнет зеленый свет, и вся его подтянутая фигура словно являла собой олицетворение хорошего вкуса. Он приучился так держать руку, чтобы не виднелась заплатка на рукаве, а свежеотглаженный галстук, свидетельствовавший о его принадлежности к весьма респектабельному клубу, казалось, только сегодня куплен. Всю неделю, пока длились юбилейные празднества, мистера Челфонта удерживало дома отнюдь не отсутствие патриотизма и верноподданнических чувств. Никто так искренне не провозглашал тост за здоровье короля, как мистер Челфонт, — если только за выпивку платил другой; но, следуя побуждению более глубокому, нежели отвращение к простецким забавам, он все эти дни просидел дома. Дело в том, что из провинции понаехало много людей, с которыми он был знаком когда-то (так он сам объяснял свое решение), и у них могло возникнуть желание встретиться с ним, а приглашать их с ответным визитом в такую комнатушку попросту невозможно. Этим можно было объяснить его осторожность, но нельзя было объяснить ту подавленность, с которой он дожидался, когда же кончатся юбилейные торжества.
А теперь он решил возобновить старую игру.
«Старая игра» — так он называл это про себя, поглаживая элегантные седоватые усы военного образца. Кто-то игриво пнул его в бок и, торопливо сворачивая за угол, на Беркли-стрит, бросил ему на ходу: «Здорово, старый чертяка!» Это заставило его вернуться памятью к былым временам, когда его частенько награждали игривыми пинками и он еще водил компанию с Буяном и Лопухом. А теперь он уже не мог утаить того, что обхаживает женщин с совершенно определенной целью, да и не собирался этого утаивать, и поэтому профессия его казалась ему самому очень лихой и галантной, и он мог закрывать глаза на то, что женщины его уже не так молоды, как хотелось бы, и что платят именно они (благослови их Господь!), и что Буян и Лопух давным-давно исчезли из его жизни. Теперь среди его знакомых было довольно много женщин, а мужчин — раз-два и обчелся; благодаря долголетней практике он умел, как никто, рассказывать в мужской компании анекдоты для курящих, но такой мужской компании, где мистеру Челфонту были бы рады, сейчас уже не нашлось бы.
Мистер Челфонт перешел улицу. Нелегкая это была жизнь, она изнуряла, расшатывала нервы, и, чтобы держаться, ему требовалось изрядное количество хересу. За первую рюмку он всегда платил сам; это и были те тридцать фунтов, которые он заносил в графу профессиональных издержек, подавая сведения налоговому инспектору.
Он проскочил в зал ресторана, не глядя по сторонам — не хватает еще, чтобы швейцар подумал, будто он собирается пристать к одной из тех женщин, что с тюленьей медлительностью проплывали вдоль холла, освещенного тусклым, словно в аквариуме, светом. Но обычное его место на сей раз было занято.
Он повернулся, высматривая другое место, где можно было бы расположиться, не слишком бросаясь в глаза, но так, чтобы дать хорошенько себя рассмотреть: галстук весьма респектабельного клуба, загар, благородная седина, стройная элегантная фигура — ни дать ни взять отставной губернатор колонии. Он украдкой оглядел женщину, занявшую его место: ему показалось, что он где-то видел ее — норковая накидка, расплывшаяся фигура, шикарное платье. Лицо знакомое, но из тех, что не оставляют в памяти никакой зацепки — словно лицо человека, которого каждый день встречаешь на улице, на одном и том же месте... Вульгарна, жизнерадостна, несомненно богата. Он никак не мог вспомнить, где же они встречались.
