Утро тянулось лениво и бессмысленно.
На раскалённом асфальте тополиный пух сбивался в причудливые облака и те, гонимые ветром, катились к проходной института.
«Институт физики пограничных явлений» звучит довольно вычурно. Но не будут же его называть «Институт Волшебства» или ещё как-нибудь в этом же духе.
«Волшебство» я произношу для красного словца. На самом деле всё строго научно. Все преподаваемые здесь знания находятся на стыке множества дисциплин: психики, психологии, психокинетики, даже лингвистики, вернее нейролингвистики и многих других. Но обыватель, увидев только результат наших трудов, может назвать это волшебством.
Сейчас группа дипломированных чародеев стоит в коридоре и гадает, куда их пошлют. Распределение по окончании нашего института не пустая формальность. Без него работать запрещено. А если волшебник идёт против устоявшейся системы, работает на себя, он становится преследуемым изгоем…
Кто-то тихо, чтобы я не слышал, жалуется:
— Вон, Антону, волноваться нечего. Лучший выпускник курса. Пойдёт в аспирантуру.
Да, к аспирантуре я шёл пять долгих лет. Пять лет тяжёлой учёбы. И всё для того, чтобы быть на шаг ближе к своей несбыточной мечте: Стать волшебником из сказки!
— Что ж его не вызывают? Сидит с пухом играет.
Ишь, заметили. Расположившись на подоконнике второго этажа, шепчу простенькую мантру, и из тополиного пуха на асфальте возникают дома, арки, мосты.
Чтобы вы были в курсе. То, что мы, в своём кругу, называем мантрами, к медитации отношение имеет мало. Разве что порой влияет на душевное состояние человека, читающего их. Мантра — стороннему человеку кажется случайным набором слов. На самом деле в устах обученного и имеющего определённый талант человека это некий речитатив, способный воздействовать на окружающее. С большой натяжкой мантру можно назвать заклинанием.
Тяжело ждать.
Строю замки и пускаю летать вокруг башен белоснежных драконов. Один вдруг изрыгает пламя — огонь пожирает и его, и замки, и других драконов.
Это мой друг Димка, усевшись на подоконник, сдувает с указательного пальца дымок.
— Ну что, пироман, распределили?
— Стандартное распределение — творить малые чудеса по сходной цене. Единственный плюс, остаюсь в столице… Слушай, в аспирантуру в этом году сколько мест с потока?
— Одно. А что?
— Странно. Петру предложили. Он вне себя от счастья.
В груди тревожно ёкнуло.
— Ну, ладно, когда эта бодяга закончится, подваливай. Наши уже на природу двинули. Девчонки опоздания не простят, обидятся и не посмотрят, что красавец, спортсмен, без пяти минут магистр. Обратят взор и на нас убогих.
— Иди уж, убогий, — толкнул его к лестнице.
— Учти, — крикнул он, сбегая по ступенькам, — после первой бутылки пива мобильник отключаю и нахожусь вне зоны досягаемости.
Димка убежал, его шаги гулким эхом затихали в опустевшем здании института.
Надо же, все уже разошлись. Что-то, действительно, меня долго не вызывают. И эта нелепость про аспирантуру…
В аудитории, кроме меня, двое. Борис Аркадьевич, наш ведущий преподаватель. И неизвестный мне человек лет пятидесяти, с короткой седой стрижкой и волевым, располагающим к себе лицом.
С каждого выпуска несколько наших шло работать в органы госбезопасности. Седой вполне подходил на роль «купца» оттуда. Не хотелось бы.
Седой смотрел на меня изучающе.
Взгляд Бориса Аркадьевича был грустен.
— Антон, держи. — Он протянул конверт.
Сердце бешено заколотилось.
Вынул лист бумаги. Развернул. Никакой аспирантуры там не значилось. Не было и приглашения от органов безопасности. А значилось лишь место со странным названием «Край света».
— Какой «Край света», а аспирантура? — пробормотал я, всё ещё не веря в происходящее.
Борис Аркадьевич вздохнул. Видно, что огорчён не меньше моего.
— А где это, Край Света?
Преподаватель указал на седого.
— Иван Фёдорович Томм, — представился тот.
Рукопожатие его было крепким, под стать внешности.
— Антон, Антон Смыслов… Так где это?
— Там указано. Край света.
— Это что, шутка?
— Нет. Название местности.
Ну всё, приехали.
Борис Аркадьевич, хмурясь, кинул мне спасательный круг:
— Антон, если хочешь отказаться, можешь выбрать стандартное распределение. Поработаешь на периферии два-три года. А там, возможно, что-то удастся придумать…
Я компромиссы не люблю! По мне: да — да, нет — нет. Поэтому спросил у седого:
— Когда ехать?
— Через четыре часа вылет. Я знаю, вы живёте в общежитии при институте, так что полчаса на сборы должно хватить.
Действительно, что нищему собраться — только подпоясаться. Жаль только с ребятами не успею попрощаться.
Седой вежливо пожал руку Борису Аркадьевичу, кивнул мне:
— Машина у входа. Не задерживайтесь.
И пошёл к двери.
Вот так стремительно поменялась жизнь.
— Кто они?
— То ли военные, то ли ещё кто… Вчера приезжали из министерства, привезли это распределение… Потом прибыл он. Просмотрел дела всех выпускников, выбрал тебя. Я возражал, ругался… Но у них там… — Борис Аркадьевич взглянул вверх, — какая-то страшно секретная и ответственная тема.
Я ухватился за последнюю соломинку:
— А ректор?
— Это и есть распоряжение ректора. Дать любого из выпуска, кого попросят. И это, как оказалось, не обсуждается. — Он что-то написал на бумажке: — Это мой домашний телефон, если что звони. Чем смогу, помогу. А по поводу аспирантуры, не огорчайся, что-нибудь придумаем.
