Переписка между Дмитрием Иосифовичем Кленовским (наст, фам. Крачковский; 1892–1976) и Владимиром Федоровичем Марковым (р. 1920) завязалась естественно и закономерно. Оба родились в городе на Неве и во время войны оказались за рубежом, обоим еще только предстояло утвердиться в литературном мире эмиграции, оба находились в одной и той же «весовой категории», и хотя разница в возрасте была значительна — почти три десятка лет, — общались на равных. Хотя у Кленовского был еще дореволюционный поэтический стаж, все советские годы ему было не до стихов, и в эмиграции, по сути, пришлось строить литературную карьеру с самого начала.
Маркова читателям представлять не нужно, его имя на слуху, книги переиздаются одна за другой[1]. Кленовскому с переизданиями пока что везло меньше[2]. О событиях первой половины своей жизни Кленовский наиболее подробно рассказал в своей автобиографии, написанной в 1946 г. и опубликованной уже посмертно[3]. В 1942 г. из Харькова (где жил с 1921 г., работая редактором-переводчиком Радиотелеграфного агентства Украины) он попал в Австрию, где до 1944 г. находился в лагере для немцев-беженцев (его жена Маргарита Денисовна Гутман, уроженка Петербурга, была немкой по происхождению). «Распрощавшись, наконец, осенью 1944 г. с лагерной жизнью, я по май 1945 г. работал служащим на лесопилке в Эбензее, в Зальцкаммергуте. Оттуда тотчас же по окончании войны я перебрался с женой в Баварию, в деревушку Зурберг возле города Траунштейн»[4]. В дальнейшей судьбе его уже не ожидали существенные перемены, разве что в ноябре 1954 г. Кленовский перебрался из деревни в Траунштейн. Здесь, в баварском городке, он и скончался, почти полвека прожив в мире и согласии со своей женой. Остальное — в стихах и письмах[5].
К началу переписки Марков считал себя прежде всего поэтом, и только уже затем критиком, литературоведом, переводчиком. Кленовский всю жизнь сознавал себя поэтом, и только поэтом. Собственно, и отъезд его из СССР был обусловлен в первую очередь отсутствием атмосферы для творчества.
На протяжении десятилетия ведя оживленную переписку, Кленовский и Марков никогда не встречались, что не мешало им обсуждать все литературные новости и вести войну с «парижанами». Своеобразный заговор «провинциалов» против засилья «парижан» в первые годы переписки их особенно сближал. С годами, впрочем, выяснилось, что «парижане» в большинстве своем ничего против одаренных поэтов не имеют и охотно готовы потесниться на Парнасе, а в понимании сущности поэзии главный водораздел проходит вовсе не по географическим границам.
Расхождения во взглядах на поэзию существовали изначально, но до поры до времени они не мешали активной и заинтересованной переписке. Собственно, и началось все с разногласий, впрочем, умеренных и потому не сразу заметных. В первом же (несохранившемся) письме Кленовский вступил в спор по поводу отбора поэтов в антологию. В следующих письмах расхождений обнаружилось довольно много, причем порой оценки не совпадали разительно (Н.А. Заболоцкий, Г.В. Иванов, футуристы). «Последний акмеист»[6], как называли Кленовского, и автор первых монографий о футуризме имели слишком разные воззрения на литературу.
Отсутствие читателей, нелады с критиками (точнее, слишком чувствительная реакция на отдельные выпады критиков, в целом отнесшихся к Маркову очень и очень благосклонно) привели к тому, что в середине 1950-х гг. Марков разочаровался в своей поэзии, стал писать стихи все реже, почти целиком отдаваясь филологии и профессорской деятельности. Кленовский же с каждым годом все прочнее входил в литературный мир эмиграции, завоевывая одно из самых почетных мест на тогдашнем поэтическом Олимпе.
Тихой сапой Кленовский пытался переубеждать Маркова и перетягивать на свою сторону. Однако Марков, будучи человеком упрямым, предпочитал стоять на своем, антропософией не соблазнился, от Георгия Иванова не отказался и перейти в иную литературную веру не захотел. Количество разногласий неуклонно накапливалось и неумолимо приближалось к критической точке. В 1962 г. в одном из писем Марков высказался о новой книге Кленовского без обычного пиетета, накопившиеся несогласия наконец прорвались. Кленовскому придирки Маркова показались несправедливыми и даже грубыми, о чем он вежливо, но твердо написал в ответном письме. На этом переписка и оборвалась.
Впрочем, каждую свою новую книгу Кленовский неизменно посылал Маркову с любезной дарственной надписью. Кроме этих книг, в архиве Маркова сохранилось одно деловое письмо от 10 января 1965 г., ответ на запрос Маркова о том, какое стихотворение Кленовского включить в антологию, да новогодняя поздравительная открытка, отосланная спустя еще несколько лет, в декабре 1969 г. Несмотря на то что оба заверили друг друга в прежних чувствах, переписка так и не возобновилась.
Письма печатаются по оригиналам, сохранившимся в архиве В.Ф. Маркова и ныне находящимся в РГАЛИ (Ф. 1348. Собрание писем писателей, ученых, общественных деятелей).