Татьяна ВОЛЬТСКАЯ
Вторая родина: беглый взгляд
Когда я в этот раз отправлялась за границу, мной владело отчетливое чувство стыда за ту радость, которую я испытываю, уезжая. Да, все мы испытываем эту радость, зная, что увидим чистые мостовые, цветущие деревья и спокойные лица. Как будто бежим из своего дома, который невозможно убрать и привести в порядок, - в чужой, дышащий благополучием и достатком.
Расхожая фраза: Россия такая большая, Европа такая маленькая. А мне показалось, совсем не маленькая, потому что расстояние-вещь относительная. Да, конечно, от Петербурга до какой-нибудь Луги трясешься в громокипящей электричке два с половиной часа, мимо садоводств и дачных поселков, бесконечных болот с обломанными пеньками, горелых полян, вырубок, плавных полей с синей лесной каймой. Но пустыри проглатываются взглядом незаметно - их как бы и нет на самом деле: земля, пребывающая в запустении, обладает неполным, призрачным существованием.
А когда несешься в почти бесшумном, иногда двухэтажном поезде мимо тщательно возделанных голландских полей и садов, маленьких огородов, нанимаемых горожанами (идея, схожая с нашими садоводствами, но каково исполнение!), или больших неторопливых ферм с крутящейся мельницей где-нибудь на заднем плане-возникает впечатление необыкновенной густоты, насыщенности пространства, плотности бытия.
Впечатление от нашей земли-как от большого куска неотделанной ткани, лишь кое-где, местами, встречается кусочек замечательной вышивки, а так все больше узлы, да запутанные петли, да пустота. Там же - как будто держишь в руках платок, покрытый шитьем, и хоть он невелик, но рассматривать его можно очень долго, сантиметр за сантиметром, открывая все новые подробности и кропотливые затеи неувядающей фантазии. Поэтому пространство, созданное работой, не дремлющей из века в век, игрой ума и разнообразными прихотями жизни, оказывается гораздо больша реального географического пространства.
Собственно говоря, этот фокус проделывается не только с пространством, но и со временем тоже: тысячелетие дикости может занять в учебнике истории две страницы, а столетие, полное культурных и политических событий,-несколько глав.
Когда переезжаешь на пароме из Голландии в Англию, пейзаж резко меняется. Во-первых, убеждаешься, что отвесные меловые скалы, из-за которых Англия названа Альбионом, и в самом деле существуют. Во-вторых, земля перестает быть плоской-она изгибается, холмится, дробится множеством планов, завлекая очарованный глаз все глубже и глубже, томя невозможностью проникнуть за ту излучину, за тот склон. Сразу вспоминаешь английские пейзажные парки, знакомые в основном по Павловску, Гатчине и другим пышным придворным местам, меланхоличные, делающие вид, что все вокруг совершенно естественно, совершенно само собой, что вовсе не рука расчетливого садовника разбросала тут и там эти небрежные группы деревьев, насадила кусты у ручья, насыпала на холме горстку благородных руин.
Все это мелькает в мозгу не зря-очень скоро выясняется, что и пейзаж за окном поезда тоже в достаточной степени рукотворный, что кто-то-очевидно, владельцы этих земель - из столетия в столетие заботился, как будут смотреться эти поляны с дубами посередине и пруды с группой "нечаянных" ив. Кстати, дуб в Англии срубить нельзя, где бы он ни стоял,-это запрещено законом. Да и вообще дерево-дело небыстрое, значит, все эти пейзажи пропитаны так или иначе одной мыслью - о том, что будет не сейчас, а потом, через много лет; мыслью, согласитесь, для нас довольно непривычной...
А они, видимо, думают об этом постоянно-на наш взгляд, это, наверное, просто навязчивая идея. Вот, например, захотели вы половить рыбу-чего, казалось бы, проще? Не тут-то было, надо пойти к кому следует и взять билет. Или талон. Да к тому же во многих местах разовые талоны теперь не выдают, только абонементы на все лето - и хозяевам удобнее, и случайных людей меньше. Но и это еще не все: снасти у вас должны соответствовать стандарту, быть гуманными, чтобы, не дай Бог, не поранить рыбу. Зачем такая забота? Да затем, что эту самую пойманную рыбу вы ни под каким видом не можете унести к себе домой на уху, но обязаны тут же выпустить ее туда, откуда выудили. Получили удовольствие - и хватит. И так в любой реке, в любом озере-ловить рыбу по-настоящему, разрешается только в море. Потому что речной рыбы мало, и если ее ловить и есть, то что же останется тем, кто выйдет на берег завтра? Нехитрая мысль, но совершенно не знакомая нашему уму.
А между тем, видимо, как раз совокупность подобных нехитрых соображений превратила английскую деревню в райское место, не только цветущее и благоухающее, но гораздо более престижное для жизни, чем город-пусть даже маленький, тихий и изысканный, как тот старинный городок Льюэс, где я прожила полторы недели, ежедневно созерцая дома, по пояс одетые в черепицу, шпили средневековых соборов и крепкие еще развалины замка на холме. Говорят, потомки его прежних владельцев до сих пор тут живут - естественно, в самом городке, а не над ним.
И старые джентльмены до сих пор играют на поляне перед замком в старую игру со множеством черных мячей неправильной формы - ее название я так и не запомнила. На этой поляне когда-то происходили рыцарские турниры. И все магазины вокруг включают в свое название слово "замок", да и дома тоже. В самом городе они еще имеют номера, а уж в деревне-нет: каждый дом имеет имя, как человек, оно и написано на табличке, где, по нашим понятиям, полагается быть номеру, - "Убежище", "Красивые луга", "Красный дом", "Круглый дом" и т. д. Так сказать, апофеоз личного начала - повсюду, начиная со стен.
