Глава 1
ЭТЮД В БЛЕКЛЫХ ТОНАХ
Небо было серым. Армады пузатых клокастых туч на крейсерской скорости неслись по серому небу куда-то на закат, целеустремленно и бесшумно, и не было им никакого дела до суетящихся внизу людишек.
Впрочем, Сварог и не суетился. Поздно уже было суетиться.
Аллею окружали серые деревья с толстыми мшистыми стволами; их темные кроны таинственно шумели на влажном ветру, порой заглушая даже шелестящий гул множества ветряков. При особенно сильных порывах ветра над песком безлюдной аллеи возникали крошечные торнадо прелой листвы.
Крупный, зернистый песок тоже был серым.
Осень, вечер. В сумерках весь мир окрасился в серое.
На душе же у Сварога…
Ну, давайте будем откровенными.
А ежели откровенно, то нельзя сказать, чтобы он рвал волосы на голове и посыпал образующуюся лысину пеплом или, допустим, катался бы по песку, орошая землицу-матушку горькими слезами и насылая на себя проклятия за опоздание…
Нет.
В конце концов, Сварог был солдатом. Воином он был, как ни патетично это звучит. Его пытались убить, и он убивал; он видел смерть друзей и врагов так близко и так часто – и на Земле, и в иных мирах, – что давно уж привык к ней, как к постоянной боевой спутнице. Как патологоанатом привыкает к ежедневным жмурикам.
Поэтому на душе у Сварога было серо, как и все вокруг. Просто серо, вот и все. Как равнодушное небо над головой. Как холодный, грубо отесанный камень в половину человеческого роста перед ним. Камень с небрежно выбитой надписью, состоящей из двух слов. Только из двух слов.
– Слушайте, – наконец плаксивым голосом нарушил долгое молчание горбун, – я же слуга был при госпоже, убирал там, то да се, за домом присматривал, о ее делах знать ничего не знал, ведать не ведал…
– Дальше что было? – глухо перебил Сварог, не отрывая взгляда от камня.
– Дальше… – горбун поскреб лысину, неожиданно успокоился – понял, должно быть, что убивать его пока не собираются, и сказал: – А дальше, господин хороший, началась такая свистопляска, что я совсем уж было распрощался со своей драгоценной жизнью… Короче, на рассвете налетели. Аккурат как вы отбыли, так и налетели. Целая армия, вот не вру – черно-зеленые, карточники, волосатые – все. И еще какие-то в масках и серебристых балахонах. Будто не простой доктор здесь живет, а форменная банда колдунов-заговорщиков. В общем, дом окружили, орут в эти свои трубки: всем, дескать, не дергаться, так вас растак, а спокойно выходить по очереди и спиной вперед через парадную дверь, оружие – на землю, руки – в небо. При малейшем подозрении на попытку применения оружия или магии открываем огонь на поражение и без предупреждения… ну и все в таком духе… И что прикажете делать? Мы с госпожой… – тут горбун вновь чуть было не пустил слезу, но сдержался и просто шумно вытер нос рукавом. И продолжал неискренне трагическим голосом диктора, сообщающего об очередной аварии: – А что нам было делать? В доме никого, только мы и этот ваш… друг больной. А этих – прорва. «Не бойся, Чог-Атто, – сказала госпожа, – тебе ничего не грозит, ты всего лишь слуга». И больше ничего она мне не сказала. Вышла первой – не спиной, лицом вперед. Крикнула во весь голос: «Этот дом находится под протекторатом Императорского Регистратума Жизни! В доме присутствуют больные на стационарном режиме! Требую либо предъявить полномочия, либо немедленно покинуть территорию!»… Тут они и стрельнули. Один раз. Вот тебе и все полномочия… Она упала, кровищи на всю дверь, а они опять, спокойненько так, за свое, будто и не случилось ничего: выходить, мол, спиной вперед, оружие на землю, огонь на поражение…
Горбун запнулся.
Что самое отвратительное, непоправимое, беспощадное – он не врал. Ни единой буквой не врал. Сварог, презрев всю эту долбаную опасность быть засеченным приборами Каскада, уже давно включил магический детектор лжи на полную мощность.
Тщетно.
Детектор, выражаясь научно, на выходе выдавал одни нули. Что означало: Сварогу сообщают правду, только правду и ничего кроме этой долбаной правды… Доктор мертва. И не только она. Как же ее звали? Ах да, Эйлони. Доктор Эйлони. Патронесса шестой королевской больницы. Одинокая, взбалмошная, храбрая Эйлони-Митрот…
В глубине темной аллеи тут и там неярко и поэтому таинственно переливались блекло-желтые, голубоватые, фиолетовые огоньки. Здесь, в Короне, было принято… как бы это сказать правильно? – было принято украшать могилы электрическим светом, словно в утешающее напоминание о том, что человеческая душа не умирает со смертью бренного тела, но продолжает сиять и в мире потустороннем. Так что с наступлением ночи погосты Короны в темноту не погружались – на могильном камне, скажем, усопшего из бедной семьи мерцали кольца и спирали тусклых гирлянд, у надгробного памятника почившего отпрыска из рода поблагороднее горели в специальной нише устройства посложнее – например, отдаленно напоминающие те, что любят устанавливать на барных стойках в некоторых земных кафе: наполненный газом шар, по внутренней поверхности которого скользят, извиваясь, неторопливые ветвистые молнии, исходящие из небольшого сердечника. И почти над каждым памятником шелестели лопасти ветряного двигателя. Десятки, сотни ветряков, в унисон, не останавливаясь, пели бесконечную заупокойную песнь… Что характерно: в вечерней полутьме сия электрическая иллюминация кладбища отнюдь не казалась чьей-то глумливой выдумкой, режиссерской находкой из чьей-то черной комедии. В вечерней полутьме это загадочное мерцание огней Святого Эльма, этот заунывный свистящий гул ветряных двигателей производили, надо признать, должное впечатление.
![Последний из рода [Закат двух солнц]](/storage/book-covers/6b/6bd8cb53d61e6c2ebdf6049bc5a94ce472bd5f5e.jpg)
![Жертвоприношение [Гнездо ворона]](/storage/book-covers/72/72ab877bff59ab194f869471ba26353d036127e9.jpg)
