Кир. Когда-то – ничем не примечательное имя, хотя и не очень распространенное на юге маленькой страны, очертания которой напоминали изогнутое лезвие меча. Имя, которое спустя четверть века едва не стало нарицательным.
Прошло то время, когда соседские мальчишки звали его играть и он выбегал за ворота, чтобы не вернуться до вечера, а потом получить от отца взбучку за то, что не раздул в кузнице мехи, не приготовил инструменты или не вымел пол.
Еще быстрее миновали времена, когда его называли просто Киром и улыбались при встрече, жали руку и спрашивали, как обстоят дела в кузнице, и много ли работы, а он отвечал и радовался, что с ним заговаривают, ибо это означало, что в деревне он нужный и важный человек. Вернее, будет важным, когда немного подрастет. Отец его был кузнецом, а значит, и самому Киру предстояло учиться этому нужному ремеслу. Да и кто еще починит старую рухлядь, подкует лошадь, исправит поломавшийся инструмент? Не заниматься же этим самому кузнецу!
Зато потом все изменилось. Рука забыла молот, привыкнув к мечу. Изнуряющие упражнения сменились учебными поединками, поединки – первым настоящим сражением. Ремесло, которое сделало ему имя. Война.
Сначала – вольный отряд, потом – городская стража. И настоящее войско, лавина сверкающих мечей, безумная круговерть долгого боя, плечом к плечу со своими и лицом к лицу с чужими. Грохот и лязг, стоны и кличи. И свинцовая усталость потом, когда опускается тишина и раздаются лишь негромкие разговоры и потрескивание хвороста в кострах.
Первые награды и похвалы командиров. Первые шаги вверх, гордость, деньги, друзья, вино, женщины. Целая жизнь, сшитая из множества лоскутов, скрепленных пролитой кровью. Но хотелось большего, много большего.
Кир вспоминал то, что нельзя забыть. Собственная жизнь так просто не забывается.
Он помнил и то, что было после.
Однажды он во главе своего отряда головорезов въехал в деревеньку, что стояла на берегу какой-то быстрой речушки, названия которой Кир так и не спросил. К его седлу было приторочено древко с изрядно потертым и запыленным знаменем алого цвета, на котором один из наемников намалевал черной краской силуэт пантеры. Люди выходили из домов и в страхе жались к оградам, пока воины ехали по центральной улочке, бросая презрительные и оценивающие взгляды на дома, скот и женщин.
А потом это случилось. Кто-то узнал рисунок на знамени и, видимо, запаниковав, истошно завопил: «Это Черный Кир!» Люди отшатнулись от всадников и бросились по домам, а некоторые решили найти спасение в лесу и бежали, не оглядываясь и не переводя дыхания. Где-то послышался пронзительный детский плач, из домов донеслись крики и звон разбиваемой посуды.
Кир никого не отправил в погоню, потому что понял кое-что важное. Он не был безвестным беглым преступником, бродягой без пристанища и куска хлеба, расправившимся со своим односельчанином. Его боялись, боялись до дрожи в коленях, до сиплого шепота. Он узнал, что его именем пугали детей, о нем говорили в тавернах и на деревенских сходках. Его ненавидели и проклинали. И никогда больше отец не назовет своего сына этим именем, и никто не произнесет его вслух, не послав проклятия и не плюнув себе под ноги.
Кир провел своих воинов через деревню и покинул ее, не тронув ни мужчину, ни женщину, ни ребенка. Его люди не увели с собой коров, чтобы затем продать их, не унесли сундуков, полных нажитого за долгую, полную кропотливого труда жизнь. Кир воздвиг себе памятник – поселение, которое встретилось с ним и пережило эту встречу. Во всяком случае, так он смотрел на это.
Шли годы. Они были полны золота, драгоценностей, шелка, женщин, породистых коней и крови. Кир помнил жар охваченных пламенем деревень и городов, которые он оставлял за собой. В его ушах звучали стоны умирающих. Он заливал свои победы элем, вином и ромом, что пил во всех делайских кабаках, которые знал, а таких имелось великое множество.
Так было, но теперь Кир был один. Силуэт пантеры не трепетал над его головой, и никто не признал бы в нем одного из самых жестоких и кровавых людей того времени. Потому что, в сущности, не осталось никого, кто мог бы его узнать. А те, кто мог, проливали чужую кровь, повинуясь его приказам.
Он ехал, отпустив поводья, и думал о том, что когда-то гордился тем, что не сам взял себе прозвище Черный, но принял его из уст людей. Кир презирал самодовольных болванов, стоявших во главе всевозможных шаек, придумывавших себе грозные прозвища и требовавших, чтобы все их запоминали. Где они теперь? Большую часть перебили его люди, остальным повезло больше: они попросту сгинули.
Впрочем, он и сам несколько месяцев назад вот так же исчез, бросив свою армию на произвол судьбы. Он и сам не знал почему, а другие – и подавно. Черный Кир говорил редко, и почти всегда его слова были приказом, несущим смерть. Но теперь это было не важно. Он возвращался в никуда.
