Профессор Дивинус спешил через Гарвардский двор. Полы его алой мантии шуршали, скрывая ноги, обутые в мягкие тапочки. В мемориальной церкви, возвещая конец занятий, прозвенел колокол.
– Кто бы мог подумать, что биофизика может быть столь увлекательной, – сказал после лекции в корпусе Сивера один из студентов.
Дивинус до сих пор обучал первокурсников, хотя вполне мог заняться чистой наукой и преуспеть на этом поприще. Первокурсники еще не пресытились, их умы оставались свежи и открыты, податливы, если не сказать чуточку наивны. «Нам всем не помешало бы иметь хоть малую долю этих качеств», – думал профессор.
Он держался мощеной дорожки, стараясь не наступать на тщательно ухоженный газон – дабы не вызвать гнев строгих смотрителей-садовников. Попадавшиеся по пути знакомые студенты, с сумками через плечо, окликали его: «Доброе утро, профессор!» – и бежали дальше, на следующее занятие.
С каменным лицом Дивинус кивал в ответ, соблюдая дежурную формулу вежливости. Он торопился и ни на мгновение не замедлил шаг. Нервно запустив руку в складки мантии, он нащупал футляр. Слишком ценна был эта вещица, чтобы случайно ее обронить. Пальцы сомкнулись на твердом кожаном чехле, и в голове мелькнуло: на месте. Впрочем, чувство облегчения быстро прошло.
Обычно разум Дивинуса был занят разработкой сложных планов и подготовкой к их исполнению. Однако случались моменты, когда он оставался один и ум занять было нечем, и тогда старый профессор мысленно представлял себе разные ужасы. Взглянув на несущихся по двору студентов, он вообразил, как их лица плавятся в жутком пекле, как их плоть, подобно воску, стекает с черепов.
«Еще не время», – подумал Дивинус и ущипнул себя за руку. Боль вернула к реальности. Наконец он достиг библиотеки Уайденера и быстро, насколько позволяли больные суставы, взбежал по ступеням высокого крыльца. Миновал двойные двери и поспешил дальше – по некогда величественным залам. Они были сплошь заставлены стеллажами, которые теперь пустовали, если не считать толстого слоя пыли на полках.
Прежде библиотека вмещала все накопленные человеком знания: пророческие, ошибочные и даже откровенно глупые, – однако все они существовали благодаря тому, что в какой-то момент ученые мужи и женщины брались за перо или, позднее, садились за клавиатуру в попытках осветить величайшие тайны Вселенной. Вид пустых полок удручал.
Профессор Дивинус вспомнил о легендарной Александрийской библиотеке, построенной в III веке до нашей эры. Пожар, уничтоживший этот крупнейший и наиболее значительный архив Древнего мира, ознаменовал утрату культурного наследия, в огне пропали множество ценнейших книг и хрупких свитков. Дивинус молился, чтобы та же судьба не постигла Первый ковчег.
Вот он приблизился к золотистым дверям с печатью Уробороса – змея, кусающего себя за хвост и обвивающего надпись, которую профессор прочитал вслух:
– Aeternus eternus.
Компьютер распознал его голос, и створки дверей разошлись в стороны, открывая кабину лифта. Дивинус вошел в него, и лифт стремительно понесся вниз. У Дивинуса закружилась голова и заложило уши. Он схватился за поручень, ощущая, насколько хрупко его тело и непрочны кости. Старость застала его врасплох, пришла внезапно и окончательно. А ведь он по-прежнему воображал себя первокурсником – с прыщами на лице и копной ярко-рыжих волос, хотя и с тем и с другим профессор распрощался десятки лет назад.
Прошло минут двадцать, и лифт наконец остановился. Двери открылись. Один за другим зажглись потолочные светильники, выхватывая из тьмы подземные коридоры.
– Доброе утро, профессор Дивинус, – произнес голос, который доносился одновременно отовсюду и ниоткуда. – Остальные ждут вас в комнате управления.
Дивинус знал: медлить нельзя, но взгляд его за что-то зацепился. Скользнул по рядам криокапсул вдоль стен. Больше половины еще оставались пусты, однако вскоре им предстояло вместить эмбрионы. Это утешало: крохи надежды сохранятся здесь, замороженные, во сне.
Впрочем, и это чувство прошло. Разум тревожно гудел.
– Профессор, разрешите поторопить вас, – напомнил голос. Неизменно учтивый, он прозвучал уже не так уверенно.
Губы профессора дрогнули в улыбке, когда он замер у капсулы с впечатляющим зародышем Canis lupus[2].
– Ной, давно ли мы знакомы? – спросил Дивинус.
– Вопрос с подвохом? – полюбопытствовал голос. – Профессор, вы сами меня программировали, а следовательно, я знаком с вами всю свою жизнь, что составляет тринадцать лет, сорок четыре дня, семь часов, двадцать одну минуту и пятьдесят две секунды…
– Значит, можешь говорить со мной прямо, – перебил Дивинус, прежде чем Ной перешел к наносекундам.
