Кто из священников, особенно военных, не встречался с вопросом:
– В Евангелии сказано: «Не убий», «взявшие меч от меча и погибнут», «любите врагов ваших», – а вы, батюшка, молитесь о «даровании победы», благословляете убийство и войну?
И кто из священников сам не смущался этими вопросами?
В «Катехизисе» Филарета сказано:
«Вопрос. Всякое ли отнятие жизни есть законопреступное убийство?
Ответ. Не есть беззаконное убийство, когда отнимают жизнь по должности, как то:
1) Когда преступника наказывают смертию по правосудию.
2) Когда убивают неприятеля на войне за государя и отечество»[1].
И больше ни слова!
У духовных писателей вы можете прочесть похвальные статьи героям, умирающим на поле брани. Но сами по себе «похвалы» ещё не есть доказательства. И сколько бы таких похвал ни писалось – вопрос о христианском отношении к войне по существу остаётся нерешенным. Великий философ русской земли Владимир Соловьёв писал о смысле войны, но многие ли средние интеллигенты, не говоря уж о людях малообразованных, читали его нравственную философию («Оправдание добра») или «Три разговора»?
В общем, вопрос о христианском отношении к войне – замалчивается. Его считают «щекотливым».
В лучшем случае готовы «простить» священникам, что они по житейской слабости идут на «компромисс», благословляя войну: «Жена… дети…» В худшем случае – заподозревают с их стороны злостный обман.
Отказывающиеся «по религиозным убеждениям» от военной службы вызывают общее сочувствие: в них готовы видеть более последовательных христиан.
Заповедь «не убий» так категорична, что всякие попытки примирить её с допустимостью для христиан войны кажутся неискренней софистикой, направленной к оправданию заведомого зла.
А между тем не подлежит никакому сомнению, что Православная Церковь глубоко права в своём отношении к войне.
Христианство принципиально войны не отрицает.
Не всякая война является злом с христианской точки зрения.
Может быть такая война, благословить которую не только не есть «компромисс», а прямой долг Христианской Церкви.
Всё самое живое, самое одухотворённое можно превратить в мёртвую букву закона.
«Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5, 44).
Эти слова сожгли языческий мир. Ибо они были не только «заповедью», но и выражением Божественной любви к людям.
Так говорил Тот, Кто добровольно взял на Себя все грехи мира. Так говорили ученики Его, для которых эта любовь была не отвлечённым «правилом», а живой действительностью.
В наши дни даже здесь оказался возможен мёртвый догматизм, превращающий дух животворящий в мертвящую букву отвлечённой догмы.
Лев Толстой – один из самых опасных врагов Христианской Церкви.
По двум причинам:
Во-первых, он абсолютно искренен в своих ошибках.
Во-вторых, самые антихристианские его заблуждения в области теоретической и нравственной переплетаются с подлинно христианскими писаниями. В результате истина покоряет сердце, а вместе с истиной неподготовленными людьми жадно воспринимается лживое, «упрощённое» Евангелие от Толстого, опустошающее душу, отрывающее верующих от Христианской Церкви.
Что же получается в результате?
А вот что.
Толстовские ученики не имеют души Толстого. Он не мог передать им своего сердца, своей совести, своего гения. Он передал им учение. Это учение отвергает Божественность Христа и Церковь с её таинствами, пытаясь всё заменить заповедью о любви и непротивлении злу.
Но живое чувство любви встречает на пути своего возрастания непреоборимые препятствия в злой, греховной нашей природе и в злой, греховной окружающей нас среде, представляющей из себя «собирательное зло», накапливавшееся веками.
Эти препятствия могут быть преодолены только соборными усилиями Церкви. Вот почему всякий оторвавшийся от Церкви преграждает себе путь и к заповеди о любви, понимаемой не как отвлечённое правило, а как достигнутое состояние духа, которое апостол определяет словами «совокупность совершенств». Не получая благодатного питания от церковного организма через таинства, человек остаётся одиноким со своими индивидуальными силами в борьбе против мирового и природного зла. В результате жизнь его замирает. И все призывы к «любви» неминуемо вырождаются в безумное «учение».
Громадная разница: сделать что-нибудь, потому что любишь человека, или сделать что-нибудь, потому что надо любить человека.
В первом случае живое чувство, во втором – «правило», «долг», «догма».
Живое чувство любви никогда не ошибается. Оно всегда истинно. Его «внутренняя логика» может служить проверкой для теоретических рассуждений.
«Правило», основанное на рассудке, легко может оказаться ложью, потому что достаточно одной логической ошибки в начале, чтобы в конечных выводах уйти в совершенно противоположную сторону от истины.
Ни в чём это не сказывается с такой очевидностью, как в рассуждениях «толстовцев» о войне.
Не любя людей по-христиански, а лишь признавая учение об этой любви, они решили вопрос о войне по букве закона, по мёртвой догме, и хотя, по видимости, как будто бы отвергая войну в принципе и отказываясь от воинской повинности «по религиозным убеждениям», исполняют заповедь о любви к врагам, – по духу, по внутреннему живому смыслу христианства искажают его настолько же, насколько являются искажением живого образа человека «восковые» фигуры в музеях.