Капитан Изволин лежал на диване, забросив за голову руки и плотно, словно от ощущения физической боли, сожмурив глаза.
«Завтра расстрел»… Весь день сжимала эта мысль какой-то болезненной пружиной ему сердце и, толкаясь в мозг, заставляла его судорожно стискивать зубы и вздрагивать.
Дверь кабинета тихонечко открылась и, чуть скрипнув, сейчас же затворилась опять. Маленькая, лет восьми, девочка, осторожно ступая, вытянув головку и вглядываясь в полумраке в лежащего с закрытыми глазами отца, полушёпотом проговорила:
– Папа!
– Я не сплю, Маня, – тихо отозвался он, не переменяя положения и не открывая глаз.
– Не спишь?
Девочка осторожно перелезла через отца и, поджав ножки, прижалась к спинке дивана.
Прошло несколько мгновений.
– Папа! – вдруг таинственно позвала Маша.
– Что? – сердце у Изволина почему-то вдруг ёкнуло.
– Папа… – и она докончила шёпотом, заледенившим ему душу: – Папа… правда ли, что ты завтра пойдёшь человека убивать?..
Мурашки побежали у него по телу.
Машинально он повернул голову и взглянул в угол: там, зажжённая заботливой рукою старухи-няни (жена давно умерла у Изволина), ярким чистым пламенем горела лампада. Христос прямо на него смотрел с образа – строго, вопрошающе: «Правда ли, что ты завтра сам пойдёшь и других поведёшь человека убивать? Правда ли, что ты хочешь взять суд Мой в свои руки?»